Гомер
Илиада (пер. Н.М.Минского)

И держа в руках, на жезле золотом, Аполлонов красный венец

Грозный Эксадий, Кеней, Полифем, небожителям равный,

И рожденный Эгеем Тезей, бессмертным подобный

Пой, о, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,

Гибельный гнев, причинивший ахейцам страданья без счета,

Ибо он в область Аида низринул могучие души

Многих и славных мужей, а самих на съедение бросил

Птицам и псам кровожадным, — так воля свершалась Зевеса,

С самого дня, как впервые взаимной враждой разделились

Богоподобный Ахилл и властитель мужей Агамемнон.

Кто ж из богов их обоих привел состязаться враждою?

Зевса с Латоною сын. Ибо он, на царя прогневившись,

Злую болезнь породил среди войска и воины гибли, —

Из-за того, что Атрид обесчестил жреца его Хриза.

Хриз приходил к кораблям быстроходным ахейцев, желая

Выкупить дочь, и с собою принесши бесчисленный выкуп.

Жезл держал он в руках золотой, а на жезле — повязку

Феба — царя Дальновержца — и всех умолял он ахейцев,

А наибольше обоих Атридов, начальников войска:

«Дети Атрея и вы все, ахейцы в прекрасных доспехах!

Вам пусть дают на Олимпе живущие боги разрушить

Город Приама царя и домой беспечально вернуться;

Дочь мне отдайте мою дорогую, приняв этот выкуп,

Сына Зевеса почтивши, далеко разящего Феба".

Криками все той порой изъявили ахейцы согласье

Просьбу исполнить жреца и принять его выкуп богатый.

Только не по сердцу это царю Агамемнону было:

Злобно жреца отослал он, прибавив жестокое слово:

«Старец! Чтоб больше тебя близь глубоких судов не встречал я!

Здесь оставаясь теперь иль дерзнувши еще раз явиться,

Знай, не помогут тебе ни повязка, ни жезл Аполлона.

Деве свободы не дам; раньше пусть ее старость настигнет

В Аргосе, в нашем жилище, от отчего края далеко,

Ткацкий станок обходящей и ложе делящей со мною.

Но удались и меня не гневи, да уйдешь безопасней!"

Так он сказал, и старик, испугавшись, послушался слова;

Прочь он, безмолвный, пошел многошумного моря прибрежьем;

После ж, бродя в отдалении, долго царю Аполлону

Старец молился, — рожденному пышноволосой Латоной:

«Внемли мне, бог сребролукий, о, ты, обходящий дозором

Хризу и Киллу священную, царь Тенедоса могучий,

В Сминфе — прославленный! Если когда-либо храм, тебе милый,

Я украшал, или в жертву сжигал тебе тучные бедра

Коз и быков, — то исполни мольбу мою эту в награду:

Слезы мои пусть данайцы твоими искупят стрелами!"

Так говорил он, молясь, и молению внял Дальновержец.

Сердцем разгневанный, быстро сошел он с вершины Олимпа,

Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый,

И на ходу за спиною у гневного бога звенели

Стрелы в колчане. Вперед подвигался он ночи подобный.

Сел он потом в стороне от судов и стрелу издалека

Бросил, и страшен был звон, серебряным луком рожденный.

Мулов и резвых собак убивал он сначала, но вскоре

Стали в людей попадать смертоносные Фебовы стрелы.

И загорелись костры, и во множестве трупы сжигались.

Девять так дней среди войска, свирепствуя, стрелы носились.

В день же десятый собрал Ахиллес весь народ на собранье.

Это богиня ему, белорукая Гера внушила, —

Ибо данайцев жалела, взирая, как те погибают.

После ж того, как войска все сошлись и сплотились толпою,

Став посредине меж ними, сказал Ахиллес быстроногий:

"Ныне, Атрид, полагаю домой возвратиться,

По морю снова блуждать, если только мы смерти избегнем,

Ибо теперь и война, и болезнь истребляют ахеян.

Все ж не мешало б нам прежде спросить у жреца иль провидца,

Или хоть снов толкователя — ибо и сны от Зевеса, —

Скажут, быть может, за что Аполлон так прогревался ныне,

Не возмущен ли забвеньем обета или гекатомбы,

Не пожелает ли он отвратить эту гибель от войска,

Жертвенным дымом ягнят или коз безупречных насытясь?"

Так он промолвил и сел. И тогда средь народа поднялся

Славный Калхас Фесторид, — он из птицегадателей первый,

Знающий все в настоящем, а также в грядущем и прошлом,

Войска ахейского флот к берегам Илиона приведший

Данной ему Аполлоном пророчества дивного силой.

Он, рассудительный, к ним обратился и слово промолвил:

"Ты, Ахиллес, о, любимец Зевеса, велишь разгадать мне

Гнев Аполлона владыки, далеко разящего бога.

Правду открою тебе. Ты ж сперва обещай и клянись мне,

Что за меня заступаться ты будешь рукою и словом.

Должен, как видно, теперь прогневить я могучего мужа,

Кто аргивянами правит, кому все ахейцы покорны.

Царь ведь сильнее всегда, чем подвластный, кто гнев зародил в нем.

Если б он даже свой гнев в тот же день превозмог, затаивши,

Все же он будет его в своем сердце лелеять, покуда

Месть не свершится. Скажи мне, спасешь ли меня от напасти?"

И, отвечая ему, так сказал Ахиллес быстроногий:

"Смело доверься, поведай о знаменье бога, что знаешь,

Ибо клянусь, о, Калхас, Аполлоном, Зевесу любезным,

Фебом, к кому ты взываешь, нам волю богов объявляя,

В том я клянусь, что покуда я жив и на землю взираю, —

Здесь, близь судов многоместных, никто на тебя из данайцев

Тяжкой руки не подымет, — хотя б это был Агамемнон,

Ныне гордящийся тем, что из всех он ахеян сильнейший".

И ободрился тогда беспорочный гадатель и молвил:

"Нет, не за жертву забытую, не за обет он разгневан,

Но за жреца своего, кого царь оскорбил Агамемнон,

Дочь отпустить не желая и выкуп отвергнув богатый.

Лишь за него нам от Феба страдания были и будут.

Не отвратит Дальновержец от войска позорной болезни,

Прежде чем дочь не вернем мы отцу — быстроокую деву —

Даром, без выкупа, и не пошлем гекатомбу святую

В Хризу. Тогда он, быть может, смягчится и милостив станет".

Так он промолвил и сел. И тогда средь народа поднялся

Царь Агамемнон, герой, облеченный обширною властью,

Сильно разгневанный. Сердце в нем черною злобой кипело,

Очи его двум огням уподобились, мечущим искры.

Прежде всего на Калхаса взглянул он враждебно и молвил:

"Зла предвещатель! Отрадного мне никогда ты не скажешь.

Сердце ликует в тебе, если можешь несчастье пророчить.

Доброго ты, отродясь, ничего не сказал и не сделал.

Так и теперь, прорицая, ты вслух объявляешь данайцам,

Будто им Феб Дальновержец готовит печаль оттого лишь,

Что и блистательный выкуп взамен молодой Хризеиды

Не пожелал я принять. Да, я сильно хочу эту деву

Дома иметь. Предпочел я ее Клитемнестре супруге,

Взятой давно, — оттого что и эта другой не уступит

Телом и ростом своим, ни умом, ни искусством в работах.

Все ж я готов возвратить ее, если для вас будет лучше.

Я для народа спасенья хочу, а не гибели черной.

Мне же награду готовьте другую, дабы средь ахейцев

Я не остался один обделенный: то было б постыдно.

Видите все, что моя от меня прочь уходит награда".

И, отвечая ему, так сказал Ахиллес быстроногий:

"Всех нас славнейший Атрид и корыстолюбивейший также!

Ибо откуда награду возьмут тебе щедрые греки?

Не разделенных нигде не осталось при войске сокровищ.

Что в городах было вражеских взято, мы все поделили,

И не пристойно народу собрать это вновь для раздачи.

Богу теперь эту деву пожертвуй, — а после ахейцы

Трижды тебе за нее воздадут и четырежды, если

Даст нам когда-нибудь Зевс крепкостенную Трою разрушить".

И, отвечая ему, так сказал Агамемнон властитель:

"Богоподобный Ахилл! Так душой не криви, хоть в сражении

Доблестен ты. Не сумеешь меня обойти, ни уверить.

Не для того ль, что владеть самому своей долей, ты хочешь,

Чтобы я отдал свою и остался, лишенный награды?

Нет, пусть ахейский народ благородный и щедрый, другую

По сердцу даст мне награду, чтоб с прежней была равноценной.

Если ж они не дадут добровольно, и сам отберу я

Или твою, иль Аякса награду, или Одиссея,

Силою взяв. И кого посещу я, тот гневаться будет.

Впрочем, все это обсудим и после. Теперь же давайте

Спустим глубокий корабль на поверхность священного моря,

В должном числе соберем там гребцов, поместим гекатомбу

И приведем Хризеиду, прекрасноланитную деву.

Пусть кто-нибудь из ахейских старейшин начальствует судном, —

Идоменей, иль Аякс, или царь Одиссей богоравный,

Или же ты, о, Пелид, между всеми мужами страшнейший.

Гнев Дальновержца пускай он смягчит, принося ему жертву".

И отвечал, исподлобья взглянув, Ахиллес быстроногий:

"Горе! О, муж, облеченный бесстыдством, с корыстной душою!

Кто из ахейцев отныне, послушный тебе, согласится

Или поход предпринять, или силой сразиться с врагами?

Не из-за храбрых троянцев я прибыл сюда, не с желаньем

Им отомстить: предо мною троянцы ни в чем не повинны.

Не отгоняли они моего табуна или стада,

Также посевов моих не топтали они в плодородной

Фтии — отчизне воителей, — ибо меж нами далеко

Шумное море легло и стали тенистые горы.

Ради тебя, о, бесстыдный, пришли мы, тебе лишь в угоду,

Мстить за тебя, кто по наглости взора похож на собаку,

И за царя Менелая: об этом ты вовсе не помнишь.

Ныне грозишь ты придти и насильно удел мой похитить,

Добытый тяжким трудом и сынами ахейцев мне данный.

Равной с твоей никогда не имел я награды, коль скоро

Город троянцев богатый ахеяне приступом брали.

При нападении бурном всех больше, трудясь, совершают

Руки мои, а лишь только пора дележа наступает,

Ты наибольший удел достаешь, но, довольствуясь малым,

Я удаляюсь к судам, утомленный от бурного боя.

Ныне хочу удалиться во Фтию. Приятней гораздо

Мне возвратиться домой на кривых кораблях. Ты ж едва ли

Здесь, оскорбивши меня, приумножишь стада и богатства".

И, отвечая ему, так сказал царь мужей Агамемнон:

"Что ж, убегай, если к бегству лежит твое сердце. Не стану

Я умолять, чтоб остался ты ради меня. И другие

Помощь и честь мне окажут, особенно Зевс Промыслитель.

Ты ж из царей, им воспитанных, всех для меня ненавистней.

Вечно любезны тебе только распри, сраженья да битвы.

Если ж храбрее ты многих, от бога дано тебе это.

Вместе с дружиной своей и судами домой возвратившись,

Над мирмидонами царствуй. Меня ты совсем не заботишь,

Гнев твой ничуть не пугает. Услышь же мою ты угрозу:

Так как теперь Аполлон отнимает мою Хризеиду

И на своем корабле я с друзьями ее отсылаю,

То за наградой твоею, прекрасной лицом Бризеидой,

Сам я приду в твой шатер и ее уведу, чтоб ты видел

Сколь я сильнее тебя, чтобы вперед и другой остерегся

Равным со мною себя объявлять и со мною тягаться".

Так он промолвил. И больно Пелееву сделалось сыну,

Сердце ж в косматой груди его два обсуждало решенья:

Меч ли ему обнажить, что висел у бедра заостренный,

И, проложивши дорогу в толпе, им повергнуть Атрида,

Или же гнев укротить и ярость свою успокоить.

Но между тем как все это он взвешивал в мыслях и сердце,

Меч из ножен извлекая большой, — вдруг явилась Афина

С неба. Послала ее белорукая Гера богиня,

Сердцем обоих любя и равно об обоих заботясь.

Сзади пришла и взяла Пелиона за русые кудри,

Видная только ему и незримая прочим Паллада.

И Ахиллес, обернувшись, увидел богиню; узнал он

Тотчас Палладу Афину: глаза ее грозно сверкали.

К ней обратился он с речью и слово крылатое молвил:

"Зевса Эгидодержавного дочь! О, зачем ты явилась?

Или затем, чтоб увидеть бесстыдство Атреева сына?

Но говорю я тебе и я верю, что сбудется слово:

Через надменность свою он и жизнь свою скоро погубит".

И синеокая так отвечала богиня Афина:

"С тем я пришла, чтоб твой гнев укротить, если будешь послушен.

С неба послала меня белорукая Гера богиня,

Сердцем любя вас обоих, равно об обоих заботясь.

Так воздержись от борьбы, удали от меча свою руку,

Только словами его поноси, как бы ни были сильны,

Ибо тебе я скажу — и, наверно, то сбудется слово:

В будущем втрое тебе дорогими дарами воздастся

Эта обида его. Ты ж послушайся нас и будь сдержан".

И, отвечая, промолвил ей так Ахиллес быстроногий:

"Должно, богиня послушаться вашего общего слова,

Хоть и разгневан я сильно в душе, — ибо так будет лучше.

Кто покорялся богам, тому часто и боги внимали".

Молвил — и, на черенок нажимая серебряный, вдвинул

Тяжкой рукою в ножны он огромный свой меч, не противясь

Слову Афины. Она ж на Олимп удалилась, в чертоги

Зевса Эгидодержавного, к сонмищу прочих бессмертных.

Сын же Пелея меж тем со словами вражды обратился

К сыну Атрея опять; еще не смирилась в нем ярость:

"Пьяница грузный! По виду собака, олень по отваге!

Ты никогда не дерзал в своем сердце ни в бой, ополчившись,

Вместе с народом идти, ни спрятаться в тайной засаде

Вместе с вождями ахейцев, — тебе это смертью казалось.

Много спокойней, конечно, по войску обширному греков

Доли у тех отбирать, кто слово противное скажет.

Царь — пожиратель народа, над трусами царствовать годный!

Ибо иначе, Атрид, ты б в последний раз нынче был дерзок!

Но говорю я тебе и клянусь величайшею клятвой,

Этим клянусь тебе скипетром, который, с тех пор как покинул

Ствол свой родимый в горах, никогда не оденется больше

В листья и ветви и не расцветет, ибо срезаны медью

Листья его и кора, — а теперь средь народа ахейцев

Судьи в руке его держат, которые Зевса уставы

Свято блюдут: для тебя эта клятва великою станет!

Будет пора, посетит всех ахейских сынов сожаленье

Об Ахиллесе, — но ты, хоть печалясь, помочь не сумеешь,

В день как падет под ударами Гектора мужеубийцы

Много ахейских сынов, ты ж в груди истерзаешься сердцем,

Гневаясь сам на себя, что храбрейшего мужа обидел".

Так говорил сын Пелея. И, бросивши наземь свой скипетр,

Весь золотыми гвоздями усеянный, сел, а напротив

Гневный Атрид восседал. И тогда между ними поднялся

Нестор, искусный в речах: он в Пилосе гремел на собраньях,

И у него с языка слаще меда лились увещанья.

Двух поколений людей, одаренных раздельною речью,

Видел он смерть, — с ними прежде в священном Пилосе

Жил и питался; над третьим теперь он царил поколеньем.

Доброжелательно к ним обратился и так он промолвил:

"Боги! Великая скорбь, знать, постигла ахейскую землю!

Верно, зато возликуют Приам и Приамовы дети,

Также другие троянцы почувствуют радость большую,

Если узнают про то, как вы оба враждой разделились.

Вы, и в совете, и в битве первейшие в стане Данайцев.

Но убедить себя дайте: ведь оба меня вы моложе.

В прежние годы с мужами отважнее вас говорил я:

Даже они никогда увещаний моих не гнушались.

Ибо подобных мужей я не видел и вновь не увижу,

Как Пирифой и Дриант, предводители многих народов,

Иль Полифем богоравный, иль славный Киней, иль Эксадий,

Или Тезей, от Эгея рожденный, с бессмертными равный.

Неустрашимей людей земля не кормила доныне.

Храбрые сами, они столь же храбрых на бой вызывали

Горных кентавров, которых в ужасной борьбе истребили.

Вот между ними вращался и я, как пришел из Пилоса,

Из отдаленной земли: меня они сами призвали,

Также по воле своей я сражался за них, ибо с ними

Ныне никто из людей на земле состязаться не мог бы.

Эти-то мужи со мной совещались и слушались слова.

Так повинуйтесь и вы: хорошо быть доступным совету.

Ни у него, хоть ты властен, отнять не желай эту деву,

Но уступи, что уж прежде ему подарили ахейцы,

Ни дерзновенно с царем, о, Пелид, не желай состязаться,

Ибо никто из царей скиптродержцев, прославленных Зевсом,

Чести подобной, как он, никогда не стяжал себе в долю.

Если же ты и храбрей, и тебя родила мать богиня,

Все же тебя он сильней, оттого что он многими правит.

Но перестань, сын Атрея, сердиться и ты. Умоляю,

Прочь отложи ты вражду с Ахиллесом, который ахейцам

В этой войне злополучной всем служит великим оплотом".

И, отвечая ему, так сказал Агамемнон властитель:

"Вправду, о, старец, ты все говорил, как тебе подобает.

Только желает сей муж между всеми другими быть первым,

Править он всеми желает, над всеми царить, свою волю

Всем предъявлять, — никого не склонит он на это, я верю.

Разве, копье научивши метать, вечно сущие боги

Дали свободу ему вместе с тем наносить оскорбленья?"

И, прерывая его, Ахиллес богоравный промолвил:

"Трусом, по истине, мог бы прослыть я и мужем негодным,

Если б тебе уступал я во всем, что ты только ни скажешь.

Прочим приказывай так, мне же ставить предела не думай,

Ибо отныне тебе я покорствовать больше не стану.

Но я другое скажу, ты ж в уме заруби мое слово.

Не подыму я руки из-за девы теперь, чтоб сразиться

Против тебя иль другого: вы отняли то, что мне дали.

Но из всего, что пред черным храню кораблем быстроходным,

Ты не возьмешь ничего, против воли моей завладевши.

Иль попытайся, пожалуй; пускай и другие увидят,

Как вдоль копья моего твоя черная кровь заструится".

Оба, друг с другом сразившись такими словами, поднялись

И распустили собранье перед кораблями ахейцев.

Тотчас Пелид повернул к шалашам и судам соразмерным

С ним и Патрокл с мирмидонской дружиною храброй.

Сын же Атрея на море спустил быстроходное судно,

Двадцать назначил гребцов, разместил гекатомбу для бога

И посадил Хризеиду, прекрасноланитную деву,

Сам приведя. А вождем заступил Одиссей многоумный.

Сев на корабль, они быстро поплыли по влажной дороге.

И повелел Агамемнон народам очиститься телом.

Те же, очистившись, в море отмытую вылили воду

И, совершенные выбрав из коз и быков гекатомбы,

Их Аполлону сожгли на прибрежье бесплодного моря.

Жертвенный запах до неба достиг вместе с клубами дыма.

Так они заняты были по войску. Меж тем Агамемнон

Не позабыл своей распри и прежней угрозы Ахиллу,

Но обратился со словом к Талфибию и Эврибату —

Оба глашатая были они и проворные слуги:

"Вы, к Ахиллесу Пелиду в палатку войдя, уведите,

За руку взяв, Бризеиду — прекрасноланитную деву.

Если ж ее не отдаст он, я с большей толпою предстану

И уведу ее сам, — для него это будет печальней".

Так говоря, он послал их и властное слово прибавил.

Те же пошли против воли прибрежьем пустынного моря.

Вскоре палаток они и судов мирмидонских достигли.

Там отыскали Ахилла, сидящего подле палатки

Пред кораблем своим черным. И не был он рад, их увидев.

Оба они, из почтенья к владыке, смущенные стали,

Не обращаясь к нему со словами и не вопрошая.

Но Ахиллес разгадал все то в мыслях своих и промолвил:

"Радуйтесь, вестники, вы, о, послы и Зевеса, и смертных!

Ближе идите! Виновны не вы предо мной — Агамемнон:

Он вас обоих сюда за прекрасной послал Бризеидой.

Что ж, приведи эту деву, Патрокл, питомец Кронида,

Дай им ее увести. И да будут свидетели оба

Перед богами бессмертными и перед смертными всеми,

Перед царем бессердечным. О, если когда-либо будет

Нужда во мне, чтоб от войска отвлечь недостойную гибель…

Ибо от мыслей свирепых безумствует он и не сможет,

Все впереди осмотревши и тыл обеспечив, устроить,

Чтобы вблизи кораблей безопасно сражались ахейцы".

Так он сказал, и Патрокл, повинуясь любезному другу,

Деву привел из палатки с прекрасным лицом Бризеиду,

И увести ее дал. Те вернулись к ахейскому флоту,

С ними и женщина шла против воли. И в сторону, плача,

Вдаль от друзей отошел сын Пелея. Он сел на прибрежьи,

Белою пеной покрытом. И глядя на черные волны,

Руки простер он и громко воззвал к своей матери милой:

"Мать! О, за то, что рожден я тобою для жизни короткой,

Должен был хоть бы почетом меня наделить Олимпиец

Зевс Громовержец; но ныне меня не почтил он ни мало;

Ибо нанес мне бесчестье Атрид — царь с обширною властью:

Взял он награду мою и владеет ей, силой отнявши".

Так он, рыдая, сказал. И почтенная мать услыхала,

Сидя в морской глубине с престарелым отцом своим рядом.

Быстро из моря седого богиня как тучка возникла,

Села близь льющего слезы, погладила нежно рукою

И, называя по имени, слово такое сказала:

"Сын мой, что плачешь! Какая печаль в твою душу проникла?

Молви, в душе ничего не таи; пусть мы оба узнаем".

Тяжко вздохнувши, ей так отвечал Ахиллес быстроногий:

"Знаешь сама; и тебе же, всеведущей, что расскажу я?

Шли мы войною на Фивы, Этиона город священный.

Город предав разрушению, все увели мы оттуда.

Мирно добычу деля меж собою, ахейские мужи

Сыну Атрея в удел Хризеиду прекрасную дали.

Хриз, Аполлона далеко разящего бога служитель,

Вскоре пришел к быстроходным судам аргивян меднобронных,

Выкупить дочь пожелав и принесши бесчисленный выкуп.

Жезл в руках он держал золотой, а на жезле — повязку

Феба, царя Дальновержца, — и всех умолял он ахейцев,

А наибольше обоих Атридов, начальников войска.

Криками все той порой изъявили ахейцы согласье

Просьбу исполнить жреца и принять его выкуп богатый.

Только не по сердцу это царю Агамемнону было;

Злобно жреца отослал он, прибавив жестокое слово.

Хриз, потрясенный, вернулся назад и молению старца

Внял Аполлон, ибо жрец этот был ему много любезен.

Злую стрелу он метнул в аргивян и толпою великой

Воины гибли в то время, как реяли Фебовы стрелы

Всюду по войску ахеян обширному. Нам предвещатель,

Знающий многое, волю тогда объяснил Дальновержца.

Первым советовал я искать примирения с богом.

Бешенство вскоре объяло Атрида. И, бурно поднявшись,

Слово угрозы он молвил, — и вот это слово свершилось.

Деву на судне кривом быстроокие мужи ахейцы

К Хризу теперь провожают, подарки везя для владыки,

А из палатки моей вот недавно послы удалились

И увели Бризеиду, что дали мне дети ахейцев.

Ты же на помощь сыночку приди своему, если можешь.

Ты подымись на Олимп и Зевеса проси, если только

Словом иль делом когда-либо сердце ты в нем услаждала.

Часто я слышал как ты у родителя дома хвалилась,

Что от Зевеса отца, облаков собирателя черных,

Ты лишь одна из бессмертных позорную казнь отвратила,

В день, когда все Олимпийцы его заковать пожелали:

Гера и с ней Посейдон, а также Паллада Афина.

Ты же пришла и от плена спасла его тем, о, богиня,

Что на пространный Олимп ты сторукого тотчас гиганта

Кликнула в помощь, — того, кто слывет у богов Бриареем,

А у людей Эгионом (за то, что отца он сильнее).

Славою гордый он сел близь Кронида; тогда устрашились

Вечно блаженные боги и не заковали Зевеса.

Ныне об этом напомни, прильни и возьми за колени,

Не согласится ли он, не поможет ли в битве троянцам

К самым кормам корабельным ахейцев прогнать, умертвивши

Их на морском берегу, чтоб царем они все насладились,

Чтобы узнал и Атрид Агамемнон, обширный властитель,

Как безрассудно обидел сильнейшего он из ахеян".

Слезы тогда проливая, Фетида ему отвечала:

"Сын мой, зачем я тебя возрастила, родивши на горе?

Перед судами сидел бы уж ты, не скорбя и не плача,

Ибо судьба твоя мало продлится и век твой не долог.

Ныне же ты кратковечен и всех злополучнее также.

Видно для доли печальной тебя родила я в чертоге.

Все же просить за тебя Громовержца Зевеса отправлюсь

Я на покрытый снегами Олимп, не склонится ль на просьбу.

Ты, между тем, оставаясь вблизи кораблей быстроходных,

Гневом ахейцев казни и совсем от войны уклоняйся.

За океан лишь вчера к беспорочным на пир эфиопам

Зевс отошел, а за ним удалились и прочие боги.

Через двенадцать он дней на Олимп возвратится обратно.

Тотчас к Зевесу отправлюсь в чертог на фундаменте медном.

Буду колени ему обнимать, — он склонится, надеюсь".

Так говоря, удалилась она и оставила сына,

Гневного в сердце своем из-за женщины пышноодетой,

Взятой насильно и против желанья ее отведенной.

В Хризу меж тем Одиссей с гекатомбой священною прибыл.

В много глубокую гавань едва лишь вошли, как немедля

Парус собрали они и на черный корабль уложили,

Мачту спустили в гнездо, притянувши канатами крепко,

И подвигались вперед вплоть до пристани взмахами весел,

Бросили якорный камень, потом закрепили причалы

И на морское прибрежие сами сошли друг за другом,

Также свели гекатомбу далеко разящему Фебу

И, наконец, Хризеида сошла с мореходного судна.

Тотчас же с ней к алтарю подошел Одиссей многоумный,

На руки сдал дорогому отцу и сказал ему слово:

"Послан, о, Хриз, я сюда Агамемноном, пастырем войска,

Чтобы вернуть тебе дочь и священную сжечь гекатомбу

Фебу, на благо данайцам, да сжалится царь, ниспославший

Ныне болезнь на ахеян — причину страданий плачевных".

Так говоря, он ее передал — и тот, радуясь, принял

Милую дочь. Между тем гекатомбу прекрасную бога

Вкруг алтаря крепкозданного чинно они разместили,

Руки умыли потом и взяли ячмень крупнозерный.

Руки воздевши, и Хриз громогласно молился меж ними:

"Внемли мне, бог сребролукий, о, ты, обходящий дозором

Хризу и Килу священную, царь Тенедоса могучий!

Ты уже внял мне однажды в тот день, как тебе я молился.

Много почтил ты меня, покаравши ахейское войско.

Ныне еще раз, как прежде, мое ты исполни моленье:

Ныне уже отврати от данайцев постыдную гибель".

Так говорил он, молясь, и молению внял Дальновержец.

К богу воззвавши они разбросали ячмень крупнозерный,

Шеи приподняли жертвам, разрезали, кожу содрали,

Бедра потом разрубили, двойным их пластом обернули

Светлого жира и мяса сырого наверх положили.

Старец немедля их сжег на поленьях, вином поливая

Ярким, а юноши рядом стояли, держа пятизубцы.

После ж, как бедра сгорели, они, от утробы отведав,

Прочие части рассекли, пронзили насквозь вертелами

И, осторожно прожаривши, все от огня удалили.

Кончив труды и еду приготовив, за пир они сели,

И не нуждался никто в уделяемых поровну яствах.

После ж, когда в них желанье питья и еды утолилось,

Юноши в чашах глубоких до края смешали напиток,

И разделили по кубкам, свершив перед тем возлиянье.

Целый тот день до заката ахейские юноши пеньем

Гнев Аполлона смягчали, хвалебный пеан распевая

В честь Дальновержца. И, слушая их, он в душе наслаждался.

Только лишь солнце зашло и тени во след опустились,

Близь корабля они вместе легли у причальных канатов.

А как заря розоперстая вышла из сумерек ранних,

В путь они тотчас собрались к обширному войску ахеян.

Ветер попутный им с неба послал Аполлон Дальновержец.

Мачту поставив, они развернули белеющий парус:

Ветер наполнил средину его и пурпурные волны

Шумно запенились подле киля, когда тронулось судно,

И побежало оно по волнам, свой путь совершая.

Вскоре корабль достигнул обширного стана ахеян,

Черный на землю сухую корабль извлекли, на высокий

Берег песчаный, внизу подложивши большие подпоры,

И по своим кораблям и палаткам рассеялись сами.

Гневом дышал, между тем, близь судов быстроходных покоясь,

Зевса потомок, могучий Пелид Ахиллес быстроногий.

Больше в собранья, мужей прославляющих, он не являлся,

Больше в бою не бывал, лишь терзал свое милое сердце,

Праздно покоясь, тоскуя о кликах и схватках военных.

Вскоре, лишь только заря на двенадцатый день народилась,

Все на Олимп возвращались — вечноживущие боги,

Вместе идя, а Зевес впереди. И о просьбе дитяти

Не позабыла Фетида, но, волны морские покинув,

Рано направила путь по великому небу к Олимпу.

Там увидала Кронида, глядящего вдаль: одиноко

На многоверхом Олимпе сидел он на крайней вершине.

Села с ним рядом богиня и, левой обнявши колени,

Правой рукою за низ подбородка к нему прикоснулась,

И, умоляя, сказала владыке Зевесу Крониду:

"Зевс, наш родитель! О, если когда-либо словом иль делом

Я средь бессмертных тебе угодила, — исполни мне просьбу,

Сына почти моего: из героев он всех кратковечней

Ныне ж бесчестье нанес ему пастырь племен Агамемнон,

Ибо его он владеет наградою, сам отобравшми

Ты ж отомсти за него, Олимпиец, Зевес Помыслитель

Силу троянцам даруй ты дотоле, покуда ахейцы

Сына опять не почтут моего, возвеличивши славой".

Так говорила. Зевес не ответил ей Тучегонитель,

Долго безмолвный сидел он. Она ж, как обвила колени,

Так и держала, прильнув, и опять, во второй раз, молила:

"Или сейчас обещай непреложно и знак дай согласья,

Иль откажи, ибо страх тебе чужд. И тогда пусть узнаю,

Сколько из всех я, богиня, тобой наименее чтима".

Громко вздохнув, отвечал ей Зевес, облаков собиратель:

"Скорбны последствия будут, когда приведешь меня к распре

С Герою, если б меня раздражать она вздумала бранью.

В сонме бессмертных богов и так уже вечно со мною

Спорит она, говоря, что троянцам в бою помогаю.

Ты же теперь возвратися домой, и пускай не заметит

Гера тебя. Буду сам я о всем помышлять, чтоб свершилось.

Хочешь, тебе головой в знак согласья кивну, да поверишь.

Знаменье это мое величайшее между богами,

Все, что когда-либоо я подтверждал головы наклоненьем,

Неотменяемо и необманно, и не безуспешно".

Молвил и сдвинул Кронид в знак согласия темные брови,

И, ниспадая, встряхнулись нетленные кудри владыки

Вокруг бессмертной главы — и великий Олимп содрогнулся.

Так рассудивши, расстались они. Вслед за этим богиня

С белой вершины Олимпа в глубокое ринулась море,

Зевс удалился в чертог свой. И перед отцом своим боги

Все из седалищ поднялись, — никто не дерзал дожидаться,

Стоя, его приближенья, но все устремились навстречу.

Тотчас он сел на престол свой. А Гере все было известно,

Ибо она подглядела, как с ним замышляла решенья

Дочь среброногая старца морского, богиня Фетида.

К Зевсу Крониду она с колкой речью тогда обратилась:

"Кто из богинь, о, лукавец, с тобой замышляла решенья?

Вечно любезно тебе, от меня в стороне обретаясь,

Тайное в мыслях решать. И еще добровольно ни разу

Ты о задуманном мне не решался и слова промолвить".

И, отвечая, сказал ей отец и людей и бессмертных:

"Гера, ты все разузнать не надейся мои помышленья.

Трудно тебе это будет, хотя и моя ты супруга.

Все, что я слуху доверить считаю приличным, об этом

Раньше тебя не узнает никто из богов или смертных.

Если ж вдали от богов что-нибудь пожелаю замыслить,

Не вопрошай о подобном, равно узнавать не пытайся".

И, волоокая так отвечала почтенная Гера:

"О, всемогущий Кронид, какое ты слово промолвил!

Не вопрошала досель я тебя, узнавать не пыталась,

В ненарушимом спокойствии все, что хотел, обсуждал ты.

Ныне же в мыслях я страшно боюсь, что тебя обольстила

Дочь среброногая старца морского, богиня Фетида:

Рано придя, близь тебя она села, обнявши колени.

Ей-то, боюсь, ты кивнул головой в знак того, что Ахилла

Хочешь почтить, погубив пред судами не мало ахейцев".

И, отвечая, промолвил Зевес, облаков собиратель:

"Вечно, несчастная, ты подозрений полна и нельзя мне

Скрыться никак. Но свершить ничего ты не сможешь, лишь дальше

Станешь от мыслей моих, — для тебя ж это будет печальней.

Если и было, как ты говоришь, знать оно мне угодно.

Лучше безмолвно сиди, моему повинуясь веленью,

Или тебе не помогут все боги Олимпа, как встану

И на тебя наложу я свои непобедные руки".

Так он сказал. Волоокая села почтенная Гера,

Молча, объятая страхом, смиривши любезное сердце.

И небожители боги вздыхали в чертоге Зевеса.

Славный художник Гефест тогда обратился к ним с речью,

Милую мть, белорукую Геру, утешить желая:

"Скорбны последствия будут и невыносимо печальны,

Если вы станете так из-за смертных вдвоем состязаться,

Сея раздор меж богов. И какого нам ждать наслажденья

От благородного пиршества, если вражда побеждает?

Матери ж я посоветую, хоть и сама многоумна,

К Зевсу — родителю милому — ласковой быть, чтобы снова

Спора отец не затеял, расстроивши пиршество наше.

Ибо, когда б захотел Громовержец Олимпа, то смог бы

С тронов низвергнуть нас всех, оттого что сильнее гораздо.

Ты же к нему обратись и смягчи его ласковой речью.

К нам благосклонен тогда снова станет отец Олимпиец".

Так он сказал и, вскочив, подает двухстороннюю чашу

В руки возлюбленной матери, с речью такой обращаясь:

"Милая мать! Претерпи и снеси, как ни тягостно горе,

Да не увижу своими глазами тебя, дорогую,

Ныне побитой; тогда, хоть и сильно в душе огорченный,

Помощь подать не смогу: в состязаньи тяжел Олимпиец.

Он уж однажды меня, когда я защищать порывался,

За ногу взял и швырнул от порога небесного дома.

Целый носился я день, и лишь вместе с садящимся солнцем

Пал на далекий Лемнос, и во мне чуть держалось дыханье.

Мужи синтийцы меня, там упавшего, приняли кротко".

Так он сказал. Улыбнулась тогда белорукая Гера,

Кубок у сына из рук, улыбаясь, взяла; он же тотчас

И остальным всем бессмертным, от правой руки начиная,

Сладкого нектару налил, из чаши большой почерпая.

И несмолкаемым смехом залились блаженные боги,

Видя Гефеста, как он хлопотал по чертогу, хромая.

Целый тот день, пока солнце склонилось, они пировали,

И недостатка на пиршестве не было в общем довольстве,

Не было в лире прекрасной, звучавшей в руках Аполлона,

Не было в Музах, которые пели, чредой, сладкогласно.

После ж того, как затмилось сиянье блестящее солнца,

Каждый в свой дом удалился, желая предаться покою,

Там, где Гефест обоюдохромой, знаменитый художник,

С дивным расчетом построил чертоги для каждого бога.

К ложу пошел своему и Зевес, Громовержец Олимпа.

Там отдохнул он сперва, а когда сладкий сон опустился,

Лег и заснул, — и легла рядом с ним златотронная Гера.

Спали всю ночь, лишь Зевеса не радовал сон безмятежный.

Все он в уме размышлял, как бы лучше почтить Ахиллеса,

Как бы ему погубить пред судами побольше ахейцев.

И показалось Зевесу в душе наилучшим решеньем

Пагубный Сон ниспослать к Агамемнону, сыну Атрея.

И, обратившись к нему, он крылатое слово промолвил:

"Пагубный Сон, снизойди к кораблям быстроходным ахейцев

И к Агамемнону сыну Атрея проникши в палатку,

Все ты поведай как я поручаю, — вполне неизменно.

Ты прикажи, чтоб немедля он пышноволосых ахейян

В бой ополчил, ибо нынче возьмет он широкодорожный

Город троянцев: уже на Олимпе живущие боги

Разно не мыслят теперь, оттого что их всех преклонила

Гера мольбою своей, — и троянцам печаль угрожает".

Так он промолвил и Сон, услышавши слово, помчался.

Вскоре затем он достиг кораблей быстроходных ахейских

И, подойдя к Агамемнону, сыну Атрея, в палатке

Спящим увидел его, окруженного сладким покоем.

Стал он над ним в головах, уподобившись сыну Нелея,

Нестору: больше, чем старцев других, его чтил Агамемнон.

Нестора образ принявши, божественный Сон молвил слово:

"Спишь ли, Атрея, коней укротителя, сын благородный?

Не подобает всю ночь так покоиться мужу совета,

Кто и народы блюдет и о многом заботиться должен.

Быстро мне внемли теперь: от Зевеса к тебе я посланник.

Он и вдали озабочен тобой и тебя сожалеет.

Он повелел, чтоб немедля ты пышноволосых ахеян

В бой ополчил, ибо ныне возьмешь ты широкодорожный

Город троянцев: уже на Олимпе живущие боги

Разно не мыслят теперь, оттого что их всех преклонила

Гера мольбою своей — и троянцам бедой угрожает

Зевс. Ты же в мыслях своих мою речь сохрани, чтоб забвенье

Не овладело тобой, когда сон тебя сладкий покинет".

Так говоря, он ушел и в палатке оставил владыку,

Полного мыслей о том, что по воле судьбы не свершилось.

Ибо он верил, что город Приама сегодня разрушит,

Глупый, не зная событий, которые Зевс приготовил,

Много еще ниспослать пожелавший стенаний и бедствий

На аргивян и троянцев среди беспощадных сражений.

Встал он со сна — а кругом раздавался божественный голос.

Быстро поднявшись, он сел и в мягкий хитон облачился,

Сшитый недавно, красивый. И плащ перекинув широкий,

Пару сандалий прекрасных к блестящим ногам подвязал он,

Меч среброгвоздый потом через плечи могучие бросил,

В руки же скипетр взял прародительский, вечно нетленный,

С ним и отправился в путь к кораблям меднобронных данайцев.

Уж на великий Олимп богиня Заря ниспустилась,

Чтобы о дне возвестить и Зевесу и прочим бессмертным.

Тотчас Атрид приказал глашатаям звонкоголосым

Пышнокудрявых ахейцев созвать на собранье. Они же

Кликнули клич и ахейцы весьма торопливо сбирались.

Прежде всего разместил он совет многоопытных старцев

Пред кораблем повелителя Нестора, родом Пилосца:

Вместе собравши, он к ним обратился с разумным советом:

"Слушайте, други! Божественный сон среди ночи священной

Спавшим меня посетил, и видом, осанкой и ростом

Был он вблизи богоравному Нестору много подобен.

Став над моей головой, он мне слово такое промолвил:

"Спишь ли, Атрея, коней укротителя, сын благородный?

Не подобает всю ночь так покоиться мужу совета,

Кто и народы блюдет, и о многом заботиться должен.

Быстро мне внемли теперь: от Зевеса к тебе я посланник.

Он и вдали озабочен тобой и тебя сожалеет.

Он повелел, чтоб немедля ты пышноволосых ахеян

В бой ополчил, ибо ныне возьмешь ты широкодорожный

Город троянцев: уже на Олимпе живущие боги

Разно не мыслят теперь, оттого что их всех преклонила

Гера мольбою своей и троянцам бедой угрожает

Зевс. Ты же в мыслях своих сохрани мою речь". — Так сказавши,

Он, отлетев, удалился — и сон меня сладкий покинул.

Дайте ж обсудим, как в бой ополчить нам ахейское войско.

Стану сперва искушать их словами, насколько пристойно,

И повелю им бежать на судах многовесельных, — вы же

Каждый на месте своем удержать их старайтесь словами".

Так он промолвил и сел, и тогда между ними поднялся

Нестор, который царил над Пилосом, обильным песками.

Он, благомыслящий, к ним обратился и слово промолвил:

"Милые други! Вожди и советники войска данайцев!

Если б другой из ахеян про сон рассказал нам подобный,

Мы бы, лжецом обозвавши, совсем от него отвернулись.

Ныне ж он снился тому, кто гордится, что первый он в войске.

Дайте ж устроим, чтоб дети ахейские в бой ополчились".

Так говоря, он поднялся и первый ушел из совета.

После поднялись другие, владыке народов послушны,

Скиптродержавные мужи, а войско меж тем собиралось.

Точно пчелиные рои весной из пещеры в скале вылетают,

Вьются густыми роями, один за другими без счета,

То над цветами весенними гроздеобразно повиснут,

То в направлениях разных по воздуху, легкие, реют:

Так и ахейцы во множестве из кораблей и палаток

Вдоль по высокому берегу моря, сплотившись рядами,

К месту собрания шли. И Молва между ними блистала,

Вестница Зевса, идти побуждая; они же собрались.

И загудело собранье, земля застонала в то время,

Как размещались ахейцы — и было смятенье. Старались

Десять глашатаев громких, нельзя ль удержать их от крика,

Чтобы царей, возращенных Зевесом, могли они слышать.

Только с трудом размещался народ, на местах оставаясь

И прекращая шуметь. Со скипетром а руке Агамемнон

С места поднялся. Тот скипетр Гефест изготовил, трудившись,

А подарил он его Олимпийцу Крониду Зевесу, —

После Зевес его отдал посланнику Аргоубийце,

Царь же Гермес дал Пелопсу, коней укротителю быстрых,

После Пелопс передал его пастырю войска Атрею,

Тот, умирая, Тиэсту, овцами богатому, отдал,

Царь же Тиэст завещал Агамемнону, сыну Атрея,

Многими чтоб управлял островами и Аргосом целым.

И, на него опираясь, он слово сказал аривянам:

"Други мои! О, герои данайские, слуги Арея!

Зевс Громовержец Кронид меня бедствием тяжким опутал,

Он, кто, жестокий, сперва мне кивнул головой в знак согласья

И обещал, что вернусь, Илион крекостенный разрушив;

Ныне же, злобный обман замышляя, Зевес повелел мне

В Аргос без славы уйти, погубивши здесь много народа.

Так пожелал он теперь, Олимпиец Зевес всемогущий,

Он, кто до ныне низринул венцы с городов уже многих,

Да и низринет еще, ибо сила его беспредельна.

Но и для дальних потомков то будет позором улышать,

Что и в подобном числе и такие ахейцы так тщетно

И безуспешно войну продолжали, воюя с мужами,

Бывшим в меньшем числе, и коца никакого не видя.

Ибо когда бы ахейцы, а также троянцы, хотели,

Мирный союз заключив, сосчитаться одни пред другими,

Если б троянцы собрались здесь все, кто очаг лишь имеет,

Мы же, ахейцы, желали бы взять, на десятки разбившись,

По одному лишь троянцу на каждый, вино чтобы черпал, —

Без виночерпиев много тогда бы осталось десятков.

В столько-то раз многочисленней греки троянцев,

Что в Илионе живут. Но на помощь союзники мужи

Из городов собираются многих. Они, копьеносцы,

Сильно меня отражают, препятствуя, как ни желаю,

До основания срыть Илион, многолюднейший город.

Девять годов у великого Зевса уже пролетело,

Сгнили давно корабельные брусья, истлели канаты,

Где-то в домах наши жены, равно как любезные дети,

Пред очагами сидят и нас поджидают, а дело,

Ради которого прибыли мы, не исполнено нами.

Други, давайте же все поступать, как теперь повелю я.

Вместе бежим с кораблями в любезную отчую землю,

Ибо не взять никогда нам широкодорожную Трою".

Так он промолвил и радость вдохнул им в сердца своей речью,

— Всем из народа, не знавшим о прежнем решеньи совета.

И зашумело собранье, как волны огромные моря,

В час, когда южный и западный ветер приводят в движенье

Понт Икарийский, из тучи Зевеса отца устремившись.

Точно как бурный Зефир наклоняет высокую ниву,

То подымаяся грозно, то падая вдруг на колосья, —

Так бушевало собранье. И воины с радостным криком

Все к кораблям устремились, и пыль, из-под ног выбиваясь,

Встала высоко. Они же меж тем убеждали друг друга

За корабли ухватиться и в море священное сдвинуть,

Рвы очищали, из-под кораблей извлекали подпоры, —

И от спешивших на родину крик поднимался до неба.

Так бы судьбе вопреки, возвращенье ахейцев свершилось,

Если бы Гера тогда не промолвила слова Афине:

"Непобедимая дочь Эгидодержавного Зевса!

Горе! Ужели домой по широкому гребню морскому

Так убегут аргивяне в любезную отчую землю,

На похвальбу и Приаму и прочим троянцам покинув

Здесь агивянку Елену, ту, ради которой погибло

Столько ахейцев под Троей, вдали от любезной отчизны?

Но поскорей отправляйся ты с стан меднобронных данайцев,

Ласковой речью своей останавливай каждого мужа,

В море совлечь не дозволь кораблей обоюдоокруглых".

Молвила так. Синеокая ей покорилась Афина

И, устремившись, с вершины Олимпа на землю спустилась.

Вскоре достигла она кораблей быстроходных ахейских.

Там Одиссея нашла, кто по мудрости равен Зевесу.

Не прикасался герой к своей черной ладье оснащенной,

Ибо печаль овладела и сердцем его, и душою.

Ставши вблизи, синеокая так говорила Афина:

"Зевса потомок, Лаерта дитя, Одиссей многоумный,

О, неужели домой, в любезную отчую землю,

Бросившись вместе к судам многовесельным, вы убежите,

На похвальбу и Приаму, и прочим троянцам покинув

Здесь аргивянку Елену, ту, ради которой погибло

Столько ахейцев под Троей, вдали от любезной отчизны?

Но отправляйся теперь ты немедля к ахейскому войску,

Ласковой речью своей останавливай каждого мужа,

В море совлечь не дозволь кораблей обоюдоокруглых".

Молвила так, и он голос узнал говорившей богини

И побежал, уронивши свой плащ. Эврибат его поднял,

Житель Итаки, глашатай, тогда провожавший героя.

Сам он, представ пред царем Агамемноном, сыном Атрея,

Взял у него прародительский скипетр, вечно нетленный,

С ним и отправился к быстрым судам меднобронных данайцев.

Если царя он встречал или воина, знатного родом,

Ставши пред ним он его останавливал ласковой речью:

"О, многочтимый! Тебе не пристало дрожать, словно трусу.

Лучше на место садись и других усади средь народа,

Ибо еще хорошо не изведал ты мыслей Атрода;

Он искушает теперь, но вскоре накажет ахейцев.

Мы ведь слыхали не все то, о чем говорил он в совете.

Как бы во гневе своем не сделал он худа ахейцам.

Гнев же велик у царя, кто Зевесом взращен; от Зевеса

Царский почет, а его то Зевес полюбил Промыслитель".

Если ж кричавшего громко он мужа встречал из народа,

Скиптром его ударял и бранил его грозною речью:

"Сядь, злополучный, недвижно и слушай, что скажут другие.

Те, кто мудрее тебя; ты ж негоден к войне и бессилен

И никогда ни во что не считался в бою, ни в совете.

Мы, аргивяне, не все, полагаю, здесь царствовать будем;

Не хорошо многовластье. Единый да будет властитель,

Царь же единый, которому Кроноса хитрого сыном

Скиптр и законы даны, затем, чтоб царил он над нами".

Действуя так, он настраивал войско к порядку. Они же

Из кораблей и палаток опять устремились в собранье

С криком, подобно тому, как прибой многошумного моря

Хлещет о берег крутой и весь понт оглашается громом.

Все, наконец, они сели и так на местах оставались.

Только Терсит еще громко бранился, болтливый без меры.

Множество слов беспорядочных в мыслях своих сохранял он,

Чтобы царей задевать, говоря что случится, без толка,

Лишь бы он думал, что греки найдут его речи смешными.

Он безобразнейший был изо всех, кто явился под Трою.

Был он косой и хромой, и его искривленные плечи

Вместе сходились к груди, а еще заостренною кверху

Он головой отличался и редкий торчал на ней волос.

Больше других на Ахилла он злился и на Одиссея

И оттого их бранил. Но теперь наносил оскорбленья

Он Агамемнону, резко крича. И хоть страшно ахейцы

В сердце своем возмущались, — против него негодуя,

Все же он, громко ревя, поносил Агамемнона словом:

"Чем, о, Атрид, ты опять недоволен, в чем нужду имеешь?

Медью набиты палатки твои и живет в тех палатках

Множество избранных жен, которых тебе мы, ахейцы,

Первому дарим, едва лишь возьмем неприятельский город.

Золота ль нужно еще? Чтоб его кто-нибудь из троянцев,

Сильный коней укротитель, доставил, как выкуп за сына,

Мной приведенного связанным или другим из ахейцев?

Нужно ль жену молодую, чтоб с ней ты в любви сочетался,

Тайно от нас в стороне укрываясь? Тебе, полководцу,

Не подобает беду накликать на ахейское войско.

Трусы! Постыдное племя! Ахеянки вы, не ахейцы!

Дайте, вернемся домой с кораблями! Его же оставим

Здесь, подле Трои, добычей своей наслаждаться. Пусть знает,

Пользу ль ему мы приносим хоть сколько-нибудь, иль не мало.

Ныне он даже Ахилла, значительно лучшего мужа,

Тем оскорбил, что наградой владеет его, отобравши.

Только Ахилл обленился, в груди его больше нет желчи.

Если б не это, Атрид, ты б в последний раз ныне был дерзок".

Так, понося Агамемнона, пастыря многих народов,

Молвил Терсит. Быстро стал перед ним Одиссей богоравный.

Он, исподлобья взглянувши, сказал ему гневное слово:

"О, пустомеля Терсит, хоть и звонкоголосый оратор!

Ты воздержись и один не дерзай состязаться с царями,

Ибо, скажу, безобразней тебя нет другого из смертных,

Сколько ни прибыло их с Атридами вместе под Трою.

Вот почему не тебе, именами царей потешаясь,

Речи держать, укоризны твердить и желать возвращенья.

Сами еще хорошо мы не знаем, как это свершится,

Благополучно иль нет возвратимся мы, дети ахейцев.

Ты же сидишь и коришь Агамемнона, сына Атрея,

Тем, что ему, полководцу народов, дают слишком много

Мужи данайцы, а ты произносишь насмешливо речи.

Но говорю я тебе, и угроза моя совершится:

Если еще раз тебя, как теперь, обезумевшим встречу,

Пусть в этот день головы на плечах Одиссея не будет,

Пусть называться вперед я не стану отцом Телемаха,

Если, схвативши, с тебя не сорву я одежды любезной,

Плащ и тунику, и платье, которое стыд прикрывает.

И самого не отправлю в слезах к кораблям быстроходным

Вон из собранья, ударами прежде постыдно избивши".

Так он сказал и жезлом по спине и плечам он ударил.

Тот изогнулся, и слезы обильно из глаз его пали,

А на спине проступила кровавая опухоль тотчас

От золотого жезла. Дрожа, он уселся на место,

Тупо кругом озираясь от боли, слезу вытирая.

Все же, хоть были печальны, от сердца над ним посмеялись;

Каждый из них говорил, на взирая один на другого:

"Боги! Свершил Одиссей уже подвигов вправду без счета,

Первый ли мудрый давая совет иль к войне побуждая.

Ныне же он среди нас величайшую выказал доблесть,

Тем, что болтливый им был клеветник исключен из собраний.

Сердце надменное снова его не побудит наверно

Так состязаться с царями, твердя им обидные речи".

"Так говорили в толпе. Одиссей, городов разрушитель,

Встал со скиптром в руке. Синеокая подле Афина,

Вестника облик принявши, молчать приказала народу,

Дабы и первые, как и последние дети ахейцев

Слово услышать могли и решение вместе обдумать.

Доброжелательный, к ним обратился и так он промолвил:

"Ныне тебя, царь Атрид, пожелали ахеяне сделать

Гнусным в глазах всех людей, говорящих раздельною речью.

Клятвы они не сдержали, которой клялись тебе прежде,

В день, как отплыли сюда из отчизны коней Арголиды,

Клятвы, что ты, разорив Илион крепкостенный, вернешся.

Ныне, как малые дети иль вдовые жены, ахейцы

Плачутся друг перед другом о том, как домой возвратиться,

Хоть возвратиться домой тяжело, потерпев пораженье.

Правда и то, что, оставшись вдали от супруги лишь месяц,

Всякий уже тяготится на судне, снабженном гребцами,

В зимние бури гонимом поверх разъяренного моря.

Ныне же год уж девятый исполнился, круг совершая,

С того дня, как находимся здесь. Оттого не сержусь, коль ахейцы

Подле кривых кораблей в огорченьи сидят. Все ж позорно

Далее медлить, равно как вернуться с пустыми руками.

Други, еще потерпите, останьтесь на срок, пусть узнаем,

Верно ль Калхас предвещает грядущее или не верно.

Помним мы все хорошо. Вы, кого не умчали богини

Смерти, вчера как и третьего дня, проходившие мимо,

Вы — очевидцы того, как суда аргивян собирались

Вместе в Авлиде, на горе Приаму и прочим Троянцам.

Мы обступили источник вокруг алтарей освященных

И гекатомбы бессмертным богам сожигали, как должно,

Стоя над кленом прекрасным, где лились прозрачные воды.

Там появилось великое знаменье: с красной спиною

Страшный дракон, всемогущим ниспосланный в свет Олимпийцем,

Кинулся быстро из-под алтаря и на клен устремился,

Где находились птенцы воробья, неразумные дети,

Вместе укрывшись под листья одной из ветвей самых крайних,

Восемь числом, а девятая мать, что птенцов породила.

Там их пожрал до единого, жалобный писк издававших.

Мать же вокруг своих деток родимых носилась, тоскуя,

Но и стенавшую он за крыло ухватил извиваясь.

После ж того, как детей воробьиных и мать проглотил он,

Знаменье сделал бессмертный, пославший явленье:

Кроноса хитрого сын превратил его в камень.

Мы же, стоявшие подле, дивились тому, что случилось.

Только что страшное чудо небес в гекатомбу вмешалось,

Мудрый Калхас, предвещающий волю бессмертных, промолвил:

"Что вы, ахеяне пышноволосые, стали безгласно?

Это великое знаменье Зевс Промыслитель явил нам,

Позднее с поздним исходом, но слава о нем не погибнет.

Точно как этот пожрал воробья и детей воробьиных,

Восемь числом, а девятую мать, что детей породила, —

Столько же ровно годов мы заняты будем войною;

В год же десятый разрушим мы город широкодорожный!" —

Так говорил он и все его речи сбываются ныне.

Что же, останемся здесь, аргивяне в прекрасных доспехах,

Выждем, пока не разрушим мы город Приама".

Так он сказал и ахеяне громко в ответ застонали,

Все корабли огласилися криком ужасным ахейцев,

Тем одобрявших слова Одиссея, подобного богу.

Нестор, наездник геренский, в то время промолвил им слово:

"Горе! В собрании держите речи и впрямь уподобившись детям —

Глупым, которых нисколько заботы войны не тревожат.

Но до чего же дойдут договоры у нас и присяги?

Дымом развеялись что ли советы мужей и решенья,

И возлиянья вина, и пожатия рук при союзах?

Ибо мы все на словах состязаемся, но никакого

Средства не можем найти, хоть живем здесь не малое время.

Ты же, Атрид, и теперь, как и прежде, в решении твердый,

Над аргивянами власть прояви средь жестоких сражений.

Тех же оставь погибать — одного иль двоих — кто украдкой

От аргивян порешит — в чем им вовсе не будет успеха —

В Аргос далекий отправиться, прежде чем здесь мы узнаем,

Лживо иль нет обещанье Эгидодержавного Зевса.

Ибо, скажу вам, могучий Кронид явил знак согласья,

В день, когда мы на судах быстроходных отплыть собирались,

Дети ахейцев, готовя убийство и гибель Троянцам:

Молнию бросил он справа, являя благую примету.

Вот почему пусть никто не спешит возвратиться в отчизну,

Прежде чем всякий из нас не обнимет супругу троянца,

Не отомстит за Елену, ее похищенье и слезы.

Если домой кто-нибудь, безрассудный желает вернуться,

Пусть-ка он тронет свой черный корабль, хорощо оснащенный,

Чтобы навлечь на себя раньше прочих и смерть и погибель.

Ты же, о, царь, будь и сам благомыслен, и слушай другого:

Не бесполезным окажется слово, какое скажу я.

Ты раздели, Агамемнон, все войско по родам и семьям,

Чтобы семья помогала семье, также роды друг — другу.

Если ты сделаешь так и ахейцы тебе подчинятся,

Будешь ты ведать тогда, кто труслив из вождей и народов,

Кто из них храбр, ибо сами собой они будут сражаться,

Также узнаешь, по воле ль богов не разрушил ты город,

Или по трусости войска, негодного в деле военном".

И, отвечая на это, владыка сказал Агамемнон:

"Снова ахейских сынов победил ты в собраньи, о, старец!

Если бы Зевс Олимпиец и вы, Аполлон и Афина,

Десять подобных советников мне средь ахеян послали,

Скоро тогда б уничтожен был город владыки Приама,

Нашею взятый рукой и разрушенный до основанья.

Но ниспослал мне печаль Зевс Кронион Эгидодержавный,

Ибо он бросил меня среди споров и распрей бесплодных.

Правда за деву прекрасную мы с Ахиллесом сражались

Полными гнева словами и я был зачинщиком гнева.

Если б хоть раз на одном порешили мы с сыном Пелея,

Скорбь не замедлила б тотчас нагрянуть на войско троянцев.

Ныне ж идите обедать, да будем готовыми к бою.

Каждый копье хорошо пусть наточит и выправит щит свой,

Каждый пускай быстроногим коням даст обильную пищу

И колесницу осмотрит кругом, помышляя о бое,

Дабы весь день мы сражаться могли в ненавистном сраженьи.

Ибо не будет в бою перерыва, хотя б ненадолго,

Прежде чем ночь, снизойдя, не разлучит мужей разъяренных.

Потом на каждой груди обольется ремень, на котором

Щит покровитель висит, и рука от меча утомится,

Потом покроется конь, боевую влача колесницу.

Тот, про кого я замечу, что он захотел вне сраженья

Подле судов округленных остаться, — плохая надежда

Будет ему на спасенье от псов и от птиц плотоядных".

Так он сказал. Застонали ахеяне громко, как море

Подле скалистого берега, если, примчась, южный ветер

Бросит валы о нависший утес, неразлучный с прибоем,

Вихрям подобно, восставшим с различных сторон, отовсюду.

Быстро поднявшись, они разошлись по судам быстроходным.

Вскоре в палатках огонь развели, приступая к обеду.

Каждый бессмертным богам приносил свою жертву

Вместе с молитвой избегнуть ударов Арея и смерти.

А всемогущему Зевсу владыкой народов Атридом

Бык предназначен был в жертву, дородный, пятигодовалый.

После к себе пригласил он старейшин, вождей всех ахейцев,

Нестора первым призвал и властителя Идоменея,

Вместе же с ними обоих Аяксов и сына Тидея,

И Одиссея шестым, кто по мудрости равен Зевесу;

Сам же собою пришел Менелай, среди боя отважный,

Ибо он ведал, как брат его был озабочен душою.

Стали они вкруг быка и взяли ячмень крупнозерный,

И Агамемнон владыка, молясь, так меж ними промолвил:

"Славный, великий Зевес, туч гонитель, живущий в эфире!

Дай, чтобы солнце зашло, чтобы ночь наступила не раньше,

Чем, устремившись вперед, я чертог ниспровергну Приама,

Черный от дыма, и брошу огонь разрушительный к двери

И растерзаю хитон, облекающий Гектора тело,

Медью его рассеку, между тем как товарищи, рядом

В прах головою повержены, будут зубами грызть землю".

Так он сказал, но Кронион Зевес не услышал моленья;

Жертву хотя и принявши, он труд неизбежный умножил.

К богу воззвавши, они разбросали ячмень крупнозерный,

Шеи приподняли жертвам, разрезали, кожу содрали,

Бедра затем разрубили, двойным их пластом обернули

Светлого жира и мяса сырого наверх положили

И, на поленья сложивши, лишенные листьев, сжигали,

А над огнем поместили утробы, пронзив вертелами.

После ж, как бедра сгорели, они от утробы отведав,

Прочие части рассекли, пронзили насквозь вертелами

И, осторожно прожаривши, все от огня удалили.

Кончив труды и еду приготовив, за пир они сели,

И не нуждался никто в уделяемых поровну яствах.

После ж, когда в них желанье питья и еды утолилось,

Нестор, наездник Геренский, такое промолвил им слово:

"Царь многославный Атрид, о, властитель мужей Агамемнон!

Больше не станем теперь говорить и откладывать снова

Дело, которое бог без сомнения в руки нам вверил.

Ты повели, чтоб глашатаи кликнули клич пред судами

И воедино созвали народ Аргивян меднобронных.

Мы же, собравшись толпой, по широкому войску ахеян

Также пойдем, чтоб скорей возбудить в них воинственный пламень".

Так он сказал. Не ослушался пастырь племен Агамемнон.

Тотчас затем приказал он глашатаям звонкоголосым

Пышнокудрявых Ахейцев созвать для сраженья. Они же

Кликнули клич, и ахейцы сбирались весьма торопливо.

Все же взращенные Зевсом цари, окруживши Атрида,

Бросились строить ряды. Синеокая рядом Афина

Стал, Эгиду держа дорогую и чуждую тлена.

Чистого золота сто развевалось бахром под Эгидой,

Скрученных все хорошо, — и цена в сто быков была каждой.

Ринувшись с нею, она пронеслась через войско ахеян,

Всех побуждая идти и каждому в сердце внушая

Храбрость, дабы воевали они без конца и сражались.

И показалось внезапно им слаще война, чем вернуться

На кораблях углубленных в любезную отчую землю.

Как на вершине горы истребительный пламень сжигает

Лес беспредельный и блеск на пространство далекое виден, —

Так от божественной меди идущего войска сиянье,

Ярко сверкая кругом, поднималось по воздуху к небу.

Словно как птиц окрыленных станицы, которым нет счета,

Быстрых гусей, журавлей, а равно лебедей длинношеих,

Там на азийских лугах, невдали от Каистра потока,

Гордые легкостью крыльев, летают по всем направленьям,

С криком садятся на землю, и луг содрогается сильно, —

Так разливались народы в долине Скамандра,

Из кораблей и палаток во множестве выйдя. И громко

Вся оглашалась земля под ногами и пеших и конных.

Стали войска средь цветущей долины Скамандра — и были

Также числом бесконечны, как летом цветы и как листья.

Словно несчетные рои слетевшихся мух отовсюду,

Что по жилью пастуха разбредаются ранней весною,

В пору, когда молоко орошает обильно сосуды, —

В равном числе и ахейцы прекрасноволосые стали

Против троянцев в долине, их всех уничтожить желая.

Как пастухи, стерегущие коз, без труда различают

Козьи стада, если вместе они среди пастьбы смешались,

Так предводители строили их повсеместно в порядок,

Чтобы в сраженье вести. Посредине ж был царь Агамемнон,

Взором и всей головой Громовержцу Зевесу подобный,

Поясом — богу Арею, а грудью своей — Посейдону.

Точно как в стаде коров превосходным над всеми бывает

Бык, — ибо он красотой среди целого стада блистает, —

Точно таким в этот день сделал Зевс полководца Атрида —

Превосходящим других и отличным средь многих героев.

Ныне поведайте мне, на Олимпе живущие Музы,

Кто предводители были и кто властелины данайцев.

Ибо везде вы, богини, бывали и все вам известно,

Мы же лишь внемлем молве, ничего мы не ведаем сами.

Всех аргивян я не только назвать, но и исчислить не мог бы,

Хоть бы и десять имел языков я и десять гортаней,

Будь у меня не слабеющий голос и сердце из меди,

Если бы Музы Олимпа, Эгидодержавного Зевса

Дочери, мне не напомнили всех, кто явился под Трою.

Только вождей над судами, равно и суда все исчислю.

Рать беотийских бойцов предводили Леит, Пенелеос,

Аркезилай, Протонэор и Клоний; ту рать составляли

Воины, жившие в Гири и в каменистой Авлиде,

В Схене и Сколе, а также в Этеоне многохолмистом,

В Теспии, Грайе, равно в Микалессе широкодолинном,

Жители Гармы и те, кто в Илезии жил, и Эритрах,

Кто обитал в Элеоне и в Гиле, равно в Петеоне

И в Медеоне прекрасно построенном, и в Окалее,

В Копах, Эвтресе и Тисбе, стране, голубями богатой,

Кто обитал в Короне, и в богатом травой Галиарте,

Также кто в Плате жил, те кто устроил жилище в Глисанте,

Кто населял Гипофивы, прекрасно устроенный город,

Также священный Онхест, Посейдоновой рощею славный,

Арну, лозой виноградной обильную, также Мидею,

Низу священную и Антедон, отдаленнейший город.

Послано было от них пятьдесят кораблей, и на каждом

Судне приплыло сто двадцать бойцов молодых беотийских. (6000)

Теми, кто жил в Аспледоне, равно в Орхомене Минейском,

Правили вместе Аскалаф с Иалменом, дети Арея:

Их родила Астиоха Арею могучему в доме

Актора, сына Азея: стыдливая дева ютилась

В верхнем покое, но бог опочил вместе с нею украдкой.

Тридцать глубоких судов вслед за ними приплыло рядами. (3600)

Схедий и с ним Эпистроф полководцами были фокеян,

Оба — сыны благородного Ифита, сына Навбола;

Рать составляли, кто жил в Кипарисе, в Пифоне скалистом,

В Кризе божественной, кто обитал в Панопее, в Давлиде,

Кто населял Гиамполя окрстность и Анемореи,

Те, кто жилище имел вдоль реки величавой Кефиза,

Кто основался в Лилее, вблизи от Кефизских истоков;

Сорок судов чернобоких за ними отправилось следом.

Эти вожди разместили фокеян, построив рядами,

От беотийцев поставив их близко по левую руку. (2000)

Сын Оилея, проворный Аякс, был начальником локров.

Меньше по росту он был Теламонова сына Аякса,

Даже значительно меньше. Но малый с бронею холщевой,

Превосходил он в метаньи копья всех ахейцев и греков;

Рать составляли, кто жил в Каллиаре, Опусе, Киносе,

Бесе и Скарте и кто основался в прелестной Авгее,

В Тарфе и Фронии, также в окрестностях вод Боагрийских.

Сорок судов чернобоких с ним вместе отправили локры,

Что обитают по той стороне от священной Эвбеи. (2000)

Далее шли из Эвбеи дышавшие гневом абанты;

Жили в Халкиде они и в Эретрии и в Гистиэе,

Винами славной, в приморском Коринфе, в Дионее, лежащем

На возвышении городе, также в Каристе и Стире;

Ими начальствовал Елефенор, от Арея рожденный,

Сын Халкодонта, — он был предводителем храбрых абантов.

С ним-то пришли подвижные Абанты, косматые сзади,

Копий метатели, сильно желавшие ясенным древком,

Брошенным метко, пробить на груди неприятельской панцирь.

Сорок судов чернобоких с ним вместе приплыло рядами. (2000)

Далее шли населявшие город прекрасный Афины,

Область царя Эрехтея: когда-то землей плодоносной

Был он рожден, а вскормила его дочь Зевеса Афина

И поселила в Афинах потом, в своем храме богатом, —

Там где афинские юноши, в кругосвершение года,

Жертвуют коз и быков, чтобы милость обресть у богини.

Сын Петеоса у них был вождем, Менесфей знаменитый,

С кем ни единый из смертных людей не равнялся искусством

В бранный порядок построить коней и мужей щитоносцев

(Нестор один состязаться с ним мог, — он был старше годами);

Черных судов пятьдесят за героем отправилось следом. (2500)

Из Саламина двенадцать судов за Аяксом приплыло; (600)

Войско поставил он там, где афинян стояли фаланги.

Дальше стояли, кто в Аргосе жил, в укрепленной Тиринте,

И в Гермионе, в Азине, глубокою гаванью славных,

Также в Трезене, в Эйоне, в богатом вином Эпидавре,

Те, кто Масет населял и Эгину, — ахейские мужи;

Были вождями у них Диомед, среди боя отважный,

Также Сфенел, многославного сын дорогой Капанея.

Третьим вождем у них был Эвриал, смертный равный с богами,

Славного сын Мекистея, потомка царя Талаона;

Всех же в бою предводил Диомед, среди боя отважный;

Восемьдесят кораблей с ними вместе отправилось черных. (4000)

Далее шли населявшие город прекрасный Микены,

Пышный Коринф и Клеоны, прекрасно устроенный город,

Кто основался в Орнее и в Аретирее приятной,

И в Сикионе, который был прежде подвластен Адрасту,

В Гиперезии, в построенной на высоте Гоноессе,

Те, кто жилище имел в Эгионе, а также в Пелене,

Вдоль Эгиала всего и вблизи от широкой Гелики.

Сто их судов предводил сам владыка Атрид Агамемнон. (5000)

Войско отправилось с ним многолюдней других и храбрее.

Он между ними стоял, весь в блестящую медь облаченный,

Гордый в душе и один среди многих героев отличный

Тем, что сильнее их был и привел наиболее войска.

Дальше стояли, кто жил в Лакедемоне, между ущелий,

В Спарте, Фарисее и Мессе, стране, голубями богатой,

Кто основался в Бризе, равно как в приятной Авгее,

Также в Амиклах и в Гелосе, городе, близком от моря,

Все, населявшие Лаас, а также окрестность Этила.

Их шестьдесят кораблей под начальством пришли Менелая, (3000)

В битвах бесстрашного царского брата. Их строй стал отдельно.

Сам он средь войска шагал, на отвагу свою полагаясь,

Всех побуждая сражаться. Он сильно желал в своем сердце

Мщеньем воздать за Елену, ее похищенье и слезы.

Дальше стояли все те, кто Пилос населял и Арену,

Фрион, где брод чрез Алфей, и прекрасно устроенный Эпи,

Кто населял Птелеос, Кипариссию, Амфигенею,

Гелос и Дорион (там, повстречавши фракийца Фамира,

Музы убили в нем дар песнопенья, когда возвращался

Он из Эсхалии, от эсхалийского мужа Эврита:

Хвастал он тем, что одержит победу, хотя бы и сами

Музы, Зевеса Эгидодержавного дочери, пели;

Те, рассердясь, поразили его слепотой и священный

Отняли дар песнопенья и лиру заставили бросить).

Ими начальствовал Нестор Геренский, наездник отважный.

С ним девяносто судов углубленных приплыло рядами. (4500)

Далее шли, кто в Аркадии жил, под горою Киллены,

Подле гробницы Эпития, где состязаются мужи,

Кто населял Фенеос с Орхоменом, богатым овцами,

Рипу, Стратию, а также открытую ветрам Эписпу,

Кто основался в Теге, равно в Мантинее приятной,

Те, кто жилище в Стимфале имел и кто жил в Парразии:

Их шестьдесят кораблей предводил от Анкея рожденный (3000)

Царь Агапенор. И много мужей аркадийцев на каждом

Судне пришло многоопытных в деле войны. Корабли же

Им хорошо оснащенные дал Агамемнон владыка,

Славный Атрид, — чтоб на них через понт переправиться темный:

Не занимались они мореходным искусством.

Далее шли, кто в Бупрасии жил и в Элиде священной,

Кто населял всю страну от Гирмины и крайней Мирсины

До Оленийской скалы, а равно до холмов Ализийских.

Их предводили четыре начальника, — десять за каждым

Быстрых приплыло судов, доставивших много эпеян. (2000)

Были вождями у них Амфимах вместе с Фалпием, — дети

Первый Клеата, второй же Эврита, потомка Актора;

Третьим вождем был могучий Диор, Амаринков потомок;

В битву дружину четвертую вел Поликсен богоравный,

Сын Агасфена владыки, ведущего род от Авгея.

Те, кто в Дулихии жил, на святых островахЭхинадских,

Что далеко расположены в море, напротив Элиды,

Шли под начальством Мегеса, подобного богу Арею,

Сына Филея, любезного Зевсу возницы Филея:

Некогда он, на отца рассердившись, ушел на Дулихий.

Сорок судов чернобоких с ним вместе отплыло рядами. (2000)

Был Одиссей полководцем могучих душой кефалонян,

Тех, кто в Итаке рожден и на шумно лесистом Нерите,

Кто обитал в Крокилее и на Эгилипе скалистой,

Кто основался в Сакинфе, жилище имел на Самосе,

Кто населял материк и берег противоположный.

Их предводил Одиссей, кто по мудрости равен Зевесу;

С ним же двенадцать судов краснобоких отправилось следом. (600)

Сын Андремона Фоас предводителем был у этолян,

Тех, кто Плеврон населял и кто в Олене жил и Пилене,

В близкой от моря Халкиде, равно в Калидоне скалистом,

(Ибо не стало потомства Энея, великого духом:

Умер он сам и скончался за ним Элеагр светлокудрый).

Было Фоасу доверено все, чтоб царил средь Этолян;

Сорок судов чернобоких с ним вместе отплыло рядами. (2000)

Идоменей, знаменитый копьем, был начальником критян,

Тех, кто Кнозос населял и кто жил в укрепленной Гортине,

В Ликте, в Милете, в белеющих зданьях Ликаста и в Фесте,

И в Ритионе, больших городах, хорошо населенных,

Также и прочих мужей, обитавших на Крите стоградном.

Идоменей, знаменитый копьем, предводил их в сражнье,

Да Мерион, Эниалию мужеубийце подобный.

Вместе приплыли они с восемьюдесятью кораблями. (4000)

Храбрый и ростом большой Тлеполем был Геракла потомок,

Девять судов из Родоса привел, от бесстрашных родосцев, (450)

Тех, кто Родос населяют, на три разделившись народа;

В Линде живут они, в белом Камире и также в Ялиссе.

Их предводил Тлеполем, боевого копья знаменитый метатель,

Астиохеей рожденный Гераклу могучему. Вывел

Он из Эфиры ее, невдали от реки Селеиса.

Многих героев, воспитанных Зевсом, разрушив твердыни.

Тот Тлеполем, когда вырос в дворце, разукрашенном пышно,

Вскоре убил, рассердившись, любезного дядю отцова,

Старца Ликимния, бога Арея потомка. Немедля

Выстроил он корабли и, товарищей много собравши,

В море бежал, — ибо местью ему угрожали другие

Дети и внуки Геракла могучего. Много блуждавши,

Прибыл потом он на остров Родос, натерпевшись печали.

Там основались они в трех местах, каждым племенем розно.

И возлюбил их Зевес, кто царит над людьми и богами,

И в изобилии славный Кронид на них пролил богатства.

Три корабля соразмерных приплыли от острова Симы, (150)

Вслед за Ниреем, потомком Харона царя и Аглаи,

Вслед за Ниреем, который из греков, пришедших под Трою,

Всех был прекрасней лицом, кроме славного сына Пелея;

Только он не был отважен и мало пришло с ним народа.

Те, кто Нисир населял, вместе с Крапатом, Казосом, Косом,

Кто обитал в Эврипиле и на островах Калидийских,

Двух полководцев имели — Филиппа бойца и Антифа,

Двух сыновей скиптроносца Фессала, потомка Геракла;

Тридцать глубоких судов с ними вместе приплыло рядами. (1500)

Далее шли, кто жилище имел в Пеласгийском Аргосе,

Кто основался в Алосе, в Алоне и также в Трахине,

Жители Фтии, Эллады, прекрасными женами славной:

Было название им — мирмидоны, эллены, ахейцы.

Их пятьдесят кораблей предводил Ахиллес полководец. (2500)

Но не о шумном сраженьи они помышляли в то время,

Ибо отсутствовал тот, кто в сражение вел их фаланги.

Средь кораблей отдыхал быстроногий Ахилл богоравный,

Гневаясь за Бризеиду, прекрасноволосую деву,

Деву, которую, много трудясь, он увел из Лирнесса,

Город разрушив Лирнесс, равно как и Фивские стены

И Эпистрофа с Минетом убивши, метателей копий,

От скиптроносца Эвена, Селепия сына, рожденных.

В скорби по ней отдыхал он, но должен был скоро воспрянуть.

Дальше стояли, кто жил во цветущей Пирасе, в Филаке —

Крае, любезном Деметре, — в Итоне, питающей агнцев,

В близком от моря Антроне, на злачных лугах Птелеоса;

Ими при жизни начальствовал воин, любезный Арею,

Протезилай, но теперь он уж черной накрыт был землею.

С горя лицо раздирая, осталась в Филаке супруга

После него в недостроенном доме. Убит он дарданцем,

Первый из всех Аргивян с корабля соскочивши на берег.

Не оставались войска без вождя, но о нем сожалели.

Был среди них полководцем Подаркес, потомок Арея,

Сын Ификла, овцами богатого, сына Филака.

Братом родным приходился он храброму Протезилаю,

Младшим годами. А Протезилай был отважней и старше,

Равный Арею герой. И мужи, хотя не остались

Без полководца, жалели о нем: он был доблестный воин.

Сорок судов чернобоких с ним вместе приплыло рядами. (2000)

Дальше стояли, кто жил вдоль Бебейского озера в Ферах,

В Бебе, в Глафирах и в городе Иолке, устроенном пышно.

Вышли одиннадцать их кораблей под начальством Эвмела, (550)

Милого сына Адмета; рожден он богиней средь женщин,

Самой прекрасной из всех дочерей Пелиаса — Алкестой.

Дальше стояли, кто жил в Таумаии, а также в Мефоне,

Кто населял Мелибею, равно Олизон каменистый.

Славный из лука стрелок Филоктет был у них полководцем.

Вывел он семь кораблей; пяьдесят находилось на каждом

Судне гребцов, — они луком искусно владели в сраженьи. (350)

Только лежал он на острове, сильною болью терзаем,

Там, на священном Лемносе, где был он ахейцами кинут,

Мучимый язвою злою, укушенный лютою гидрой.

Там он, стеная, лежал. Но вскоре должны были вспомнить

Дети ахеян вблизи кораблей о царе Филоктете.

Не оставались они без вождя, но о нем сожалели.

В ратный порядок их строил Медон, Оилея побочный

Сын, от него, городов разрушителя, Реной рожденный.

Далее шли, кто родился в гористой Ифоме и Трикке,

Кто населял Эхалию, Эврита Эхальского город.

Были у них полководцами двое детей Эскулапа,

Славные оба врачи, Подалирий и также Махаон;

Тридцать глубоких судов вслед а ними приплыло рядами. (1500)

Жителей Ормениона, вблизи родника Гипереи,

Также в Астерии живших, близь белой вершины Титана,

Вождь Эврипил предводил, блистательный сын Эвемона.

Сорок судов чернобоких с ним вместе приплыло рядами.

Далее шли, кто в Аргиссе жилище имел и в Гиртоне,

В Орфе, в Элоне, в белеющем городе Олоосоне.

Был предводителем их Полипит, неустанный в сраженьях,

Сын Пирифоя, который рожден от бессмертного Зевса.

Дивная Гипподамия его родила Пирифою

В день, когда он покарал волосами обросших Центавров,

Из Пелиона прогнав и приблизив к народу Эфиков.

Вместе же с ним Леонтей предводил их, потомок Арея,

Сын непреклонного духом Корона, Кенеева сына.

Сорок судов чернобоких за ними отправилось следом. (2000)

Двадцать и два корабля из Кифоса отплыло с Гунеем. (1100)

Он предводил Эниан и упорных в сраженьи Перебов,

Тех, кто жилище построил вблизи от холодной Додоны,

Кто поделился землей, где веселый поток Титарезий

Катит прозрачные воды свои до потока Пенея,

Но не сливается там с серебристопучинным Пенеем,

Только поверх расстилается, будто прозрачное масло.

Сам он из Стиксовых вод вытекает, ужасных для клятвы.

Сын Тендредона Профой начальствовал войском Магнетов,

Тех, кто жилище имел вкруг шумящих лесов Пелиона,

Подле Пенея: Профой быстроногий начальствовал ими.

Сорок судов чернобоких с ним вместе приплыло рядами. (2000)

Вот кто начальники были ахейских дружин и владыки.

Ныне, о, Муза, скажи мне, кто самый отважный был воин,

Чьи были лучшие кони из всех, что явились под Трою.

Лучшие кони из всех находились у сына Фереса;

Ими Эвмел управлял, и легки они были, как птицы,

Масти одной, однолетки и равного роста хребтами.

Их, кобылиц, возрастил Аполлон сребролукий в Перее,

Чтобы они разносили в грядущих сражениях ужас.

Лучшим бойцом был Аякс Теламонид, покуда томился

Гневом Ахилл; он же всех был сильнее, и лучшие также

Кони носили его, беспорочного сына Пелея.

Но отдыхал он тогда на кривых кораблях мореходных,

Гневаясь на Агамемнона, пастыря многих народов,

Сына Атрея, меж тем как войска на прибрежии моря

Праздно себя развлекали метанием дисков и копий,

Или стрельбою из лука. А кони покоились каждый

Пред колесницей своей, поедая Селину и лотос.

А колесницы лежали прикрытые в царских палатках;

Их же владельцы, скорбя о владыке, любезном Арею,

Взад и вперед среди войска бродили, чуждаяся битвы.

Воины шли, и все поле как будто огнем пожиралось.

Тяжко стонала земля, как от гнева отца Громовержца,

Ежели землю бичует Зевес вкруг Тифона в Аримах,

Там, где, молва повествует, находится ложе Тифона.

Так под ногами идущих стонала земля, содрогаясь, —

Ибо с большой быстротой проходили войска по равнине.

Вестницей легкой, как ветер, примчалась к троянцам Ирида,

С горестной вестью летя от Эгидодержавного Зевса.

Тою порой на собранье сошлись во дворе у Приама

Мужи троянские все, молодые, равно как и старцы.

Ставши вблизи, быстроногая к ним обратилась Ирида,

Но уподобилась голосом сыну Приама Политу,

Стражу троянскому: он, быстроте своих ног доверяясь,

На высочайшей могиле сидел старика Эзиэта

И ожидал там, когда с кораблей устремятся ахейцы.

Ставши подобной ему, быстроногая молвит Ирида:

"Старец, и ныне тебе бесконечные речи любезны,

Словно в дни мира, — теперь война неизбежно возникла.

Часто бывал я в местах, где сражаются люди,

Но никогда я не видел подобных мужей и так много.

Ибо они, по числу уподобясь песчинкам и листьям,

Через равнину проходят, желая вкруг города биться.

Гектор, тебе больше всех я советую, — так нужно сделать:

Много союзников город обширный Приама содержит,

Но языки у людей, отовсюду пришедших, различны.

Пусть же дает каждый муж приказания тем, кем он правит,

Сам пусть ведет их и в строй боевой расставляет сограждан".

Молвила так. Не ослушался Гектор совета богини,

Вмиг распустил он собранье — и те устремились к оружью.

Все распахнулись ворота и хлынуло войско наружу.

Пешие с конными вместе, и шум раздавался великий.

Некий высокий курган перед городом стал одиноко

В поле — и было его обходить отовсюду возможно.

Люди его Батиеей зовут, а бессмертные боги

Этот курган называют гробницею легкой Мирины.

Войско троянцев построилось там и союзники рядом.

Был у троянцев вождем сын Приама великий

Гектор, с дружиной при нем всех храбрее и всех многолюдней,

С ним одевала оружье, желая сражаться на копьях.

Войско дарданцев Эней предводил, сын прекрасный Анхиза.

Он от Анхиза рожден Афродитой богиней на холмах

Иды; когда-то богиня в любви сочеталась со смертным.

Был не единый он вождь, но еще Архелох с Акамасом,

Двое сынов Антенора, владеющих всяким оружьем.

Кто поселился в Зеле, у крайней подошвы Идейской,

Кто из богатых троянцев пил черную воду Эзипа,

Теми начальствовал в битвах блистательный сын Ликаона,

Пандар, которому лук подарил Аполлон Дальновержец.

Кто населял Адрастию, равно как и область Апеза,

Кто Питиеей владел и высокой горою Тереи,

Тех предводили Адраст и Амфий во броне полотняной,

Двое детей Перкозийца Меропа, который всех лучше

Жребий умел предвещать. На войну мужегубную детям

Не разрешил он идти, но они не послушались слова,

Ибо влекли их в сражение Парки погибели черной.

Дальше стояли, кто жил подле Практия, подле Перкоты,

Кто обитал в Абидосе, в Сестосе, в священной Аризбе:

Вел их в сраженье сын Гиртака Азий, мужей предводитель,

Азий герой Гиртакид, тот, кого привезли из Аризбы

От берегов Селлеэнта огромные рыжие кони.

Сильный копьем Гиппофой управлял племенами Пеласгов,

Тех, кто жилище имел на полях плодоносных Лариссы.

Их предводили потомок Арея Пилей с Гиппофоем,

Оба от Лефа Пеласга рожденные, сына Тевтама.

Храбрый Пирой с Акамасом войска предводили Фракийцев,

Всех, чьи жилища объемлет собой Геллеспонт быстроструйный.

Был полководцем Эвфем у метателей копий Киконов,

Сын Трезена, Зевесом взращенного сына Кеаса.

Вождь Пирехмес за собою привел криволуких пэонян,

Издали из Амидона, где Аксий широко струится,

Аксий, которого нету прекраснее в мире потока.

Вождь Пилемен предводил пафлагонцев с косматою грудью,

В крае энетов живущих, где дикие мулы родятся.

Китор они населяли, окрестные земли Сезама,

Подле потока Парфения в светлых домах обитали,

И в Эгиале, и в Кромне, равно в Эрифинах высоких.

Одий и с ним Эпистроф за собой привели Гализонов

Издалека из Алибы, где те серебро добывают.

Хромис и птицегадатель Энном предводили мизийцев,

Но не избавили птицы Эннома от гибели черной:

Он усмирен был рукой быстроногого внука Эака

В волнах реки, где и много других еще пало троянцев.

Форкис вождем был Фригийцев и с ним боговидный Асканий.

Оба на бой порываясь, пришли из Аскании дальней.

Местлес и также Антиф предвоодили дружины мэонян,

Двое детей Телемена и нимфы озерной Гигеи.

Оба они предводили мэонян, рожденных под Тмолом.

Настес привел Кариян, говоривших на грубом наречьи,

Жили в Милете они, на горе многолиственной Фтире,

Подле потока Меандра, на холмах высоких Микалы.

Настес над ними начальствовал с братом своим Амфимахом,

Настес и с ним Амфимах — Номиона прекрасные дети.

В битву вступал Амфимах в золотом, будто дева, наряде,

Глупый, от пагубной смерти его тот наряд не избавил.

Он усмирен был рукой быстроногого внука Эака

В волнах реки — и Ахиллом воинственным золото взято.

Главк беспорочный привел с Сарпедоном дружины ликийцев

Издалека, из Ликии, от многопучинного Ксанфа.

После того как вожди всех построили в бранный порядок,

С криком и шумом, как птицы, вперед устремились троянцы.

От журавлей в поднебесье подобные крики бывают,

Если они от зимы и дождей проливных улетая,

Над Океаном бурливым проносятся с шумом великим,

Роду пигмеев погибель с собой принося и убийство,

В ранние сумерки с ними вступая в жестокую битву.

Но молчаливо, враждою дыша, подвигались ахейцы,

В сердце желаньем горя заступаться один за другого.

Как над вершиной горы южный ветер туман разливает,

Что пастуху неприятен, а вору желаннее ночи,

Ибо лишь видно пространство, насколько мы камень бросаем, —

Так под ногами идущих вздымалося облако пыли:

Через равнину войска с быстротой проходили великой.

Так наступали одни на других и сошлись они близко.

Вышел тогда Александр боговидный пред строем троянцев,

Барсову шкуру неся на плечах и свой лук изогнутый,

Вместе с мечом. И в руках два копья медноострых колебля,

Всех вызывал он героев храбрейших из войска ахейцев,

Не пожелает ли кто с ним сразиться в сражении страшном.

Только завидел его Менелай, Арею любезный,

Перед дружиной своей выходящим большими шагами,

И как голодный бывает обрадован лев, отыскавши

Дикой козы иль оленя рогатого тело большое,

И пожирает его торопливо, хотя бы и гнались

Быстрые псы вслед за ним и юноши, полные силы, —

Так ликовал Менелай, Александра, подобного богу,

Видя своими глазами: виновному мстить захотелось.

Тотчас на землю с своей колесницы в оружье он спрыгнул.

Но, увидав средь передних бойцов появленье Атрида,

Сердцем любезным своим задрожал Александр боговидный.

Быстро к толпе он друзей отступил, убегая от Парки.

Как, повстречавши дракона в гористом ущелии, каждый

Вспять отскочив, убегает и дрожь его члены объемлет,

Бледностью щеки покрыты, а он все бежит торопливо, —

Так чрез толпу горделивых троянцев назад пробирался,

Сына Атрея в душе убоясь, Александр боговидный.

Гектор, увидевши то, стал корить его бранною речью:

"Горе — Парис, женолюбец, прекрасный лицом обольститель!

Лучше бы ты не родился на свет и погиб, не женившись!

Так бы хотел я и так несомненно полезнее было б,

Чем оставаться позором, всему ненавистным народу.

Верно ахейцы прекрасноволосые громко смеются.

Храбрым бойцом показался ты им, оттого что прекрасен

Вид у тебя, — но в душе твоей крепости нет и отваги.

И неужели, родившись таким, переплыл ты чрез море

На кораблях быстроходных с толпою товарищей милых,

И, к чужестранцам приставши, прекрасную женщину вывел

Из отдаленной земли, невестку мужей копьеносцев,

На беспредельное горе отцу, государству, народу,

Только на радость врагам и себе самому на бесславье?

Ты бы остался и ждал Менелая, любимца Арея,

Знал бы, какого ты мужа владеешь цветущей супругой!

Не пригодилась бы цитра тогда, ни дары Афродиты,

Кудри твои и лицо, а лежал бы ты с прахом смешавшись.

Но боязливы троянцы весьма, а не то уж давно бы

Каменным был ты хитоном покрыт за все зло, что наделал".

И, отвечая ему, Александр боговидный промолвил:

"Гектор, меня укорял ты по праву, не больше, чем должно.

Сердце твое непреклонно всегда, как топор, когда входит

В дерево он, под рукой человека, кто рубит искусно

Брус корабельный, и взмахам руки помогает железо.

Так и в груди у тебя бестрепетный дух обитает.

Не укоряй меня в милых дарах золотой Афродиты.

Славны бессмертных дары и от них отрекаться не должно.

Боги их только дают, сам никто получить их не может.

Ныне же, если ты хочешь, чтоб я воевал и сражался,

Пусть аргивяне с троянцами сядут кругом, а в средине

Вместе сведите меня с Менелаем, любезным Арею,

Чтоб за Елену сражался я с ним и ее достоянье.

Кто из двоих победит и окажется сильным,

Тот и жену и богатства ее пусть уводит с собою.

Прочие, мир заключив и священные жертвы заклавши,

Вы в плодоносной останетесь Трое, они возвратятся

В Аргос, конями обильный, в Ахею, где жены прекрасны".

Так он промолвил и речь его с радостью Гектор услышал.

Взявши копье посредине, он вышел вперед и троянским

Стать повелел он фалангам, и все они стали недвижно.

Только Ахейцы прекрасноволосые, целясь искусно,

Начали в Гектора камни метать, также стрелы из лука.

Громко тогда закричал им властитель мужей Агамемнон:

"Стойте, данайцы, стрелять перестаньте, о, дети ахейцев!

Кажется слово сказать шлемовеющий Гектор желает".

Так он сказал — и они воздержались от битвы и скоро

Стали, безмолвные. Гектор тогда обратился к ним с речью:

"Мужи троянцы и вы, аргивяне в прекрасных доспехах,

Слушайте речь Александра, виновника нашего спора.

Просит он войско троянцев, равно как и войско ахейцев, оружье

Пышное, снявши с себя, положить на кормилицу землю.

По середине ж они с Менелаем, любимцем Арея,

Будут сражаться одни за Елену с ее достояньем.

Кто из двоих победит и окажется сильным,

Пусть он богатства берет и жену и домой их уводит.

Прочие все заключим договор непреложный и дружбу".

Так он сказал. И, спокойные, все соблюдали молчанье.

К ним обратился тогда Менелай, среди боя отважный:

"Ныне внемлите и мне, — больше всех тяготится печалью

Сердце мое, — Полагаю, настала пора примириться

Войску ахейцев с троянцами, — много несчастий терпели

Вы из-за распри моей с Александром, виновником спора.

Тот из двоих пусть умрет, кому смерть приготовлена роком.

Прочие все договор дружелюбный скорей заключите.

Двух принесите ягнят белой шерсти и черной — для Солнца

И для Земли, — мы другого еще принесем для Зевеса —

И приведите Приама, пусть мирные жертвы заколет

Сам — ибо дети его вероломны и сердцем надменны —

Дабы преступно никто не нарушил Зевесовой клятвы.

Разум людей молодых, будто ветер, всегда переменчив;

Старец же, взявшись за дело, грядущее с прошлым обсудит,

Как бы его для обеих сторон наилучше устроить".

Так он сказал. И ахейцев, равно как троянцев, объяла

Радость: надеялись все, что война злополучная минет.

Спешились мужи, коней быстроногих поставили рядом.

Сняли оружие с плеч и на землю его положили

Близко одни от других, небольшим разделенные полем.

Гектор меж тем двух глашатаев в город послал, повелевши

Тотчас ягнят принести и Приама позвать. В то же время

Царь Агамемнон направил Талфибия на берег моря,

К быстрым судам, принести повелевши оттуда ягненка,

И не ослушался он Агамемнона, равного богу.

С вестью тогда к белорукой Елене явилась Ирида, —

Видом похожею став на золовку ее Лаодику,

Геликаона царя, Антенорова сына, супругу,

Меж дочерями Приама всех больше прекрасную видом, —

И отыскала в дворце: она ткала большую двойную

Цвета пурпурного ткань, рассыпая узоры сражений

Между троянскою ратью и греками в панцирях медных, —

Из-за нее от Арея претерпенных ими сражений.

Ставши вблизи, быстроногая так ей сказала Ирида:

"Милая нимфа, идем. Ты увидишь: свершилося чудо

С войском троянцев наездников и меднобронных данайцев.

Те, кто недавно друг другу готовил плачевную битву,

Вместе в долине собравшись и брани жестокой желая, —

Ныне в молчаньи сидят, — как-будто война прекратилась, —

И, на щиты опершись, рядом длинные копья воткнули.

Только один Александр с Менелаем, любезным Арею,

Будут на копьях больших за тебя состязаться друг с другом.

Кто из двоих победит, назовет тебя милой супругой".

Так говоря ей, богиня наполнила сердце Елены

Сладкой тоскою о прежнем супруге, родных и отчизне.

Тотчас, закутавшись в белое, как серебро, покрывало,

Вышла из спальни она, проливаючи нежные слезы.

Вышла она не одна: вслед за нею пошли две служанки,

Эфра, Питфеева дочь с волоокой Клименою рядом.

Вскоре пришли они к месту, где Скейские были ворота.

Там, полукруг образуя, Приам и Пафой, также Клитий,

Ламп и Фимет, а равно Гикетаон, потомок Арея,

Укалегон с Антенором, исполнены мудрости оба,

Близко от Скейских ворот заседали, — троянские старцы.

Старость мешала им в битву идти, но они красноречьем

Славились дивным, подобны цикадам, когда среди леса.

Сидя на дереве, голос они издают сладкозвучный.

Так и троянцев вожди заседали на башне высокой.

И, увидавши Елену, к той башне идущую, старцы

Между собой обменялись словами крылатыми тихо:

"Нет, возмущаться нельзя, что троянцы и войско ахейцев

Из-за подобной жены терпят бедствия долгое время.

Вправду похожа она на бессмертных богинь своим видом.

Но и с такой красотой пусть домой на судах возвратится,

Лишь бы несчастья во след не оставила нам и потомкам".

Так говорили они, и Приам громко кликнул Елену:

"Ближе, дитя дорогое, ступай и сядь рядом со мною.

Прежнего мужа, родных и друзей ты отсюда увидишь.

Ты предо мною ни в чем не повинна; виновны лишь боги,

Против меня возбудивши плачевную распрю ахейцев.

Сядь и поведай мне имя того многосильного мужа:

Кто сей ахейский герой столь высокий и столь благородный?

Выше по росту его хотя и найдутся другие,

Но никогда я глазами не видел прекрасного столь же,

Как и почтенного мужа. Царю он по виду подобен".

И, отвечая, сказала Елена, богиня средь женщин:

"Свекор любезный! Ты страх мне внушаешь и вместе почтенье.

Лучше бы смерть обняла я в тот день, как отправилась в Трою

Следом за сыном твоим и покинула брачное ложе,

Братьев родных и дитя дорогое, и сверстниц любезных!

Так не случилось — и я оттого обливаюсь слезами.

Но отвечаю, о чем ты спросил меня, ведать желая.

Это — Атрид Агамемнон, владыка с обширною властью.

Он в то же время и царь превосходный, и воин могучий.

Мне же, бесстыдной, он деверем был, если был когда-либо".

Так говорила она; восхищаясь им, старец промолвил:

"О, блаженный Атрид! Ты рожден и остался счастливым!

Много ахейских сынов под твоею находятся властью.

В прежние дни я во Фригии был, виноградом обильной;

Множество там повстречал я наездников храбрых фригийцев,

Бывших под властью Атрея и равного богу Мигдона.

Лагерь тогда их раскинулся вдоль берегов Сангорийских.

К ним-то пришел я и был, как союзник, меж ними зачислен,

В день, когда мужеподобные также пришли амазонки.

Все ж они менее были числом чернооких ахейцев".

После того Одиссея увидел старик и промолвил:

"Ты назови мне, дитя дорогое, и этого: кто он?

Ниже он ростом своим Агамемнона, сына Атрея,

Кажется шире его зато он плечами и грудью.

Снял он оружье с себя, положил на кормилицу землю,

Сам же, как будто баран, меж рядами мужей пробегает.

Да, он по истине кажется мне густошерстым бараном,

Что через стадо большое овец белорунных проходит".

И, отвечая, сказала Елена, рожденная Зевсом:

"Это Лаерта дитя, Одиссей многоумный, кто вырос

Между народом, живущим в Итаке весьма каменистой.

Знает он хитрости все и разумные знает советы".

Мудрости полный тогда Антенор, отвечая, промолвил:

"Женщина, слово сие ты сказала по истине верно.

В прежние дни приходил уж сюда Одиссей богоравный,

Посланный ради тебя с Менелаем, любезным Арею.

Их, как гостей, принимал я в чертоге своем дружелюбно;

Близко тогда изучил я их образ и мудрость советов.

Оба в собранье пришли и с толпою троянцев смешались.

Стоя, из них Менелай был значительней плеч шириною,

Сидя же рядом вдвоем, Одиссей величавей казался.

А как настала пора обнаружить в речах свои мысли,

Начал сперва Менелай говорить нам — отрывисто, скоро,

В кратких и ясных словах, — оттого ль, что он враг многословья,

Сбивчивых, длинных речей, — оттого ль, что годами был младший.

Быстро поднялся затем Лаэртид Одиссей многоумный.

Стоя он вниз все глядел, устремивши глаза свои в землю.

Не наклонял он жезла ни вперед, ни назад, но подобно

Мужу, к речам непривычному, вовсе держал неподвижно.

Вы бы сказали, что это неистовый муж иль безумный.

Но как потом из груди своей голос издал он могучий,

И полетели слова, будто снежные хлопья зимою,

С ним состязаться уже не дерзнул бы никто из живущих.

И не дивились мы больше, наружность его созерцая".

Третьим увидев Аякса, старик, вопрошая промолвил:

"Кто еще этот герой, благородный, высокий,

Ростом и плеч шириной между всеми ахейцами первый?"

И отвечала Елена, одетая в длинную ризу:

"Это — Аякс исполинский, защита ахейского войска.

Далее Идоменей, словно бог среди воинов критских

Стал — и его окружили толпой предводители критян.

Часто его угощал Менелай, любезный Арею,

В нашем чертоге, когда приходил он к нам с острова Крита.

Ныне я вижу опять всех других быстрооких данайцев.

Я их легко узнаю и могла бы исчислить названья;

Двух не могу отыскать полководцев, — отсутствуют двое —

Кастор, коней укротитель, с кулачным бойцом Полидевком,

Братья родные, моею рожденные матерью оба.

Или они не покинули свой Лакедемон любезный.

Или сюда на своих кораблях мореходных приплыли,

Только теперь не желают участвовать в битве с мужами,

Ибо стыда моего и несчетных упреков боятся".

Так говорила она, но земля, все живое питая,

Их покрывала уже в Лакедемоне, в милой отчизне.

Тою порою чрез город глашатаи шли и держали

Жертвы богам, двух ягнят и вино — плод земли веселящий —

В козьем меху; а глашатай Идей, впереди выступая,

Ярко блистающий кубок и чаши держал золотые.

К старцу приблизясь, его возбужал он такими словами:

"Встань, Лаомедона сын! Зовут тебя лучшие мужи

Из меднобронных ахейцев и резвых наездников Трои

Вниз опуститься в долину, чтоб жертвы заклать в знак союза.

После того Александр с Менелаем, любезным Арею,

Будут на копьях больших за жену состязаться друг с другом.

Кто победит, тот возьмет и жену, и ее достоянье.

Прочие, мир заключив и священные жертвы заклавши,

Мы в плодоносной останемся Трое, они возвратятся

В Аргос, конями богатый, в Ахею, где жены прекрасны".

Так он сказал. Содрогнулся старик и велит он дружине

Быстрых запрячь лошадей; те немедля исполнили слово;

Тотчас взобрался Приам и, к себе натянувши, взял вожжи;

Подле него Антенор на прекрасную стал колесницу;

Оба из Скейских ворот лошадей устремили в долину.

Вскоре они, подоспевши туда, где стояли ахейцы

Против троянцев, с коней на кормилицу землю ступили.

И в середину пошли меж ахейских мужей и троянских.

Быстро поднялись тогда Агамемнон, владыка народов,

И Одиссей многооумный, и славные вестники тотчас

Вместе снесли непреложные жертвы богам и смешали

В чаши напиток и на руки воду царям поливали.

Сын же Атрея, извлекши рукою свой нож, что обычно

Рядом с большими ножнами меча у него был привешен,

Волосы срезал с овечьих голов, а глашатаи тотчас

Роздали их полководцам ахейцев, равно и троянцев.

Руки воздевши, Атрид между ними стал громко молиться:

"Зевс, наш отец, ты на Идее царящий, славнейший, великий,

Солнце, которое все с высоты своей видишь и слышишь,

Вы, о, Земля и Потоки, а также подземные боги,

Вы, что караете мертвых за их вероломные клятвы,

Будьте свидетели все, наши верные клятвы блюдите!

Если убьет Александр Менелая, любимца Арея,

Пусть он Еленой тогда и ее достояньем владеет,

Мы ж на своих кораблях мореходных домой возвратимся.

Если ж в бою Менелай светлокудрый убьет Александра,

Мужи троянцы должны и Елену вернуть, и богатства,

Также и дань уплатить Аргивянам в размере приличном,

Чтобы и память о ней в поколеньях грядущих осталась.

Если ж падет Александр, но Приам и Приамовы дети

Не пожелают потом уплатить нам условленной дани,

Буду еще воевать, добиваясь военной награды,

Здесь оставаясь, пока не наступит войны окончанье".

Молвил и горло ягнят перерезал безжалостной медью

И положил их на землю, трепещущих, жизни лишенных,

Ибо жестокая медь лишила их жизненной силы.

После из чаши глубокой вино они черпали в кубки

И возливали с молитвой богам, существующим вечно.

Каждый троянец и каждый ахеянин так говорили:

"Зевс величайший, славнейший и все вы бессмертные боги!

Кто из нас первый нарушит священные клятвы союза,

Пусть, как вот это вино, его мозг по земле разольется,

Дети его пусть умрут, а жена покорится другому".

Так говорили они, но Кронид не услышал моленья.

Слово тогда им промолвил Приам, от Дардана рожденный:

"Слушайте, Трои сыны и ахейцы в прекрасных доспехах!

Я возвращаюсь назад в Илион, быстрым ветрам открытый,

Ибо мне тягостно будет увидеть своими глазами,

Как с Менелаем, любезным Арею, сын милый сразится.

Знает один лишь Зевес и другие бессмертные боги

Имя того, кому смертный конец приготовлен судьбою".

Молвив, ягнят положил в колесницу божественный смертный,

После взобрался он сам и к себе натянувши, взял вожжи;

Подле него Антенор на прекрасную стал колесницу;

Оба, назад повернув, к Илиону направились быстро.

Гектор, Приама дитя, и с ним Одиссей богоравный

Смерили прежде всего для сражения место, а после.

Жребии взяв сотрясали их в шлеме, окованном медью,

Дабы решить, кто копье свое медное ранее бросит.

Руки к богам воздевая, тем временем войско молилось;

Каждый ахеец и каждый троянец тогда говорили:

"Зевс, наш отец, ты, на Идее царящий, славнейший, великий!

Тот, кто из них был виновником бедствий обоих народов,

Дай, чтоб убитый сошел он в подземную область Аида,

Мы же союз заключим и священные клятвы исполним".

Так говорили. Тогда шлемовеющий Гектор великий

Жребии, взор отвернувши, встряхнул: выпал жребий Париса.

Тотчас рядами уселись войска, там где каждый оружье

Пестрое наземь сложил и поставил коней быстроногих.

Тою порой облекаться в оружие пышное начал

Богоподобный Парис, муж прекрасноволосой Елены.

Прежде всего наложил он на голени латы ножные,

Дивные видом, — они на серебряных пряжках держались.

Панцирь потом на груди укрепил; ему панцирь достался

От Ликаона, от брата родного, и был ему впору.

После того через плечи он бросил свой меч среброгвоздый,

Медный; затем перекинул он щит и огромный, и крепкий,

Шлем возложил на могучую голову, сделанный пышно,

С конскою гривой и гребнем вверху, колебавшимся грозно.

Крепкое взял он копье, — приходилось к руке оно плотно.

Те же доспехи одел Менелай, любезный Арею.

Оба тогда из толпы, в боевые доспехи облекшись,

Вышли они на средину, меж войском троянцев и греков,

Грозно смотря друг на друга. И зрителей смута объяла, —

Резвых наездников Трои, ахеян в прекрасных доспехах.

Близко бойцы друг от друга на месте измеренном стали,

Копья колебля в руках и один угрожая другому.

Первый тогда Александр копье длиннотенное бросил.

Сына Атрея ударил он в щит, округленный искусно:

Медь не пробив, острие над щитом его твердым погнулось.

Тотчас за ним Менелай устремился, любимец Арея,

С медным копьем, воссылая молитву к Зевесу Крониду:

"Царственный Зевс, о, дозволь мне теперь отомстить Александру!

Первый он сделал мне зло. От руки моей пусть он погибнет!

Чтобы и в дальнем потомстве никто не осмелился злое

Сделать тому, кто его принимал дружелюбно, как гостя".

Так говоря и с размаха копье длиннотенное бросив.

Сына Приама ударил он в щит, округленный искусно.

Мощно проникло копье через щит ослепительно яркий,

Панцирь пробило под ним, разукрашенный с дивным искусством,

И разорвало тунику Парисову прямо вдоль паха.

Тот отклонился назад и погибели черной избегнул.

Сын же Атрея извлек торопливо свой меч среброгвозый

И, замахнувшись, удорил по конусу шлема. Сломился

Натрое меч и начетверо, пав из руки его наземь.

И застонал Менелай, на широкое небо взирая:

"Зевс, наш отец! Никого нет злотворней тебя средь бессмертных!

Я уже думал, что вот отомщу Александру за горе.

Ныне же меч у меня разломился в руке и напрасно

Брошено было копье, — не убит он моею рукою".

Так он сказал и, напавши, за шлем ухватил густогривый

И, повернувшись, повлек Александра к ахейским дружинам.

Нежная шея Париса узорным ремнем затянулась,

Вкруг подбородка его от шлема подвязанным плотно.

Так бы увлек он его, несказанною славой покрывшись,

Если бы Зевсова дочь не увидела их Афродита

И не расторгла ремень, с быка умерщвленного снятый.

Только пустой один шлем за рукою последовал мощной.

И Менелай, повернувшись к ахейцам в прекрасных доспехах,

Бросил его, завертев, а друзья унесли его скоро.

Сам же он вновь устремился, желая убить Александра

Медным копьем, но того удалила легко, как богиня,

Зевсова дочь Афродита, туманом густым осенила

И отнесла его в брачный покой благовонный, душистый.

После ушла, чтоб Елену призвать, и, на башне высокой

Встретив ее, окруженную тесной толпою троянок,

Тронула тихо рукой, надушенной одежды касаясь,

И обратилась к ней, уподобившись дряхлой старухе,

Пряхе: она для Елены, еще в Лакедемоне жившей,

Дивные делала пряжи, за что ее очень любила.

Ей уподобившись, так Афродита богиня сказала:

"Вместе идем. Александр призывает домой возвратиться.

В брачном покое лежит он на тонкообточенном ложе

И красотой и одеждой блистает. Едва ли поверишь,

Что из сраженья с героем сейчас он вернулся. Как будто

В пляску готов он идти иль, плясать перестав, отдыхает".

Так ей сказала богиня и сердце в груди взволновала.

Но разглядевши под платьем прекрасную шею богини,

Ясные очи и грудь, что рождает желанья,

Ужас она ощутила и слово сказала, подумав:

"Что, беспощадная, вновь обольстить ты меня пожелала?

Хочешь, быть может, опять увести меня в город обширный

Фригии иль Меонии отрадной, где кто-нибудь также

Дорог тебе средь людей, говорящих раздельною речью?

Не оттого ль, что теперь Менелай победил Александра

И пожелает со мной, ненавистной, домой возвратиться, —

Не оттого ли сюда ты пришла, замышляя коварство?

Сядь близ него ты сама, от дороги богов уклонившись,

Пусть твои ноги вперед не касаются больше Олимпа,

Но постоянно пред ним изнывай, стереги его вечно,

Выжди, покуда тебя он женой назовет, иль рабыней.

Я же туда не пойду; непристойно, чтоб я согласилась

Ложе готовить ему. Все троянки меня б укоряли.

Сердце мое уж и так беспредельной исполнено скорби".

Ей, рассердившись, в ответ Афродита богиня сказала:

"Дерзкая! Ты не гневи меня! В гневе тебя я покину,

Стану тебя ненавидеть, как сильно доныне любила.

Бойся, чтоб страшной вражды не зажгла я в обоих народах,

Трои сынах и ахейцах, — ты ж смертью позорной погибнешь".

Молвила так. И Елена, Зевеса дитя, испугалась,

Молча пошла, покрывалом серебрянобелым покрывшись,

Женам троянским незрима: ее предводила богиня.

Вскоре достигли они прекрасных покоев Париса.

Быстро к работам своим обратились рабыни. Елена

В брачный высокий покой заступила, богиня средь женщин.

И Афродита богиня, с улыбкой седалище взявши,

Через покой понесла и поставила пред Александром.

Села Елена пред ним, дочь Эгидодержавного Зевса;

Взоры назад обратив, она так укоряла супруга:

"Ты из сраженья вернулся. О, если б ты пал, укрощенный

Мужем, сильнее тебя, тем, кто был моим первым супругом!

Ты ль не хвалился всегда, что копьем, и рукою, и силой

Можешь легко победить Менелая, любимца Арея?

Что же, ступай, вызывай Менелая, любимца Арея,

Снова с тобою вдвоем в состязанье вступить. Но совет мой:

Лучше останься ты здесь, безрассудно не думай сражаться

И в поединок вступать с русокудрым бойцом Менелаем,

Чтобы немедля тебя не смирил он копьем своим сильным".

И, отвечая, Парис вот такое промолвил ей слово:

"Не говори, о, жена, мне упреков, обидных для сердца.

Ныне меня Менелай покорил при посредстве Афины,

После его покорю, так как боги и нам помогают.

Лучше ложись близ меня, чтобы мы насладились любовью.

Не затмевала любовь никогда мои мысли так сильно,

Даже тогда, как, с тобой Лакедемон отрадный покинув,

На мореходных судах я тебя увлекал и впервые

В неге любви мы слились, на остров Кранаю прибывши.

Весь я исполнен любви и охвачен желанием сладким".

Молвил и к ложу пошел, и супруга пошла за ним следом;

Вместе на ложе резном улеглись они друг подле друга.

Тою порою, как зверь, сын Атрея по воинству рыскал,

Не заприметит ли где Александра, подобного богу,

Но из троянцев никто и никто из союзников славных

Выдать Париса не мог Менелаю, любимцу Арея:

Не утаили б его из приязни, когда б увидали,

Ибо, как черная смерть, он всему ненавистен был войску.

К ним обратившись, тогда царь Агамемнон промолвил:

"Слушайте, мужи троянцы, дардане, союзное войско!

Явно для всех победил Менелай, любимец Арея.

Выдайте ж нам Аргивянку Елену со всем достояньем,

Также военную дань уплатите в размере приличном,

Чтобы и память о ней в поколеньях грядущих осталась".

Так говорил им Атрид, и ахейцы его одобряли.

Боги собрались в совет, на помосте из золота сидя

Подле Зевеса отца, а в средине почтенная Геба

Черпала нектар для них. И, друг друга приветствуя, боги

Пили из чаш золотых и взирали на город троянцев.

Вдруг вознамерился Зевс рассердить волоокую Геру

Колкою речью своей и насмешливо так ей промолвил:

"Две есть защитницы между богинь у царя Менелая, —

Гера Аргивская, с ней и Афина, заступница в битвах.

Но вдалеке они сели, довольствуясь тем, что все видят.

А между тем Афродита, сияя улыбкою нежной,

Всюду следит за Парисом и смерть от него отклоняет;

Так и сегодня спасла, когда он уже думал, что гибнет.

Все же в бою победил Менелай, любимец Арея.

Дайте обсудим теперь, как дела эти нужно устроить.

Снова поднимем войну и смятение битвы жестокой,

Или же дружбу и мир учредим средь обоих народов.

Если одобрите все и покажется так вам приятным,

Город Приама царя пусть останется впредь населенным,

Вместе же с тем Менелай пусть возьмет Аргивянку Елену".

Так он промолвил. Тогда возроптали Афина и Гера.

Рядом сидели они и троянцам беды замышляли.

Но молчалива была и не молвила слова Афина:

Гнев против Зевса отца и ярость ее обуяли.

Гера же злобы в душе не сдержала и так говорила:

"О, жесточайший Кронид! Какое ты слово промолвил!

Хочешь ли сделать мой труд бесполезным? Ужели напрасно

Потом, трудясь, обливалась я? Мои кони устали,

Войско ахейцев сбирая на горе Приаму и детям.

Делай. Но мы, остальные все боги, тебя не одобрим".

Гневаясь сильно, Зевес ей ответствовал Тучегонитель:

"О, беспощадная! Чем же Приам иль Приамовы дети

Так оскорбили тебя, что упорствуешь в злобном желании

Срыть до основ Илион, столь прекрасно устроенный город!

Если бы, в город войдя чрез ворота, за стены большие,

Сразу могла ты пожрать Приама с детьми его вместе,

Также троянцев других, лишь тогда б твоя желчь исцелилась.

Делай по воле своей. Несогласие это отныне

Пусть между мной и тобой не рождает великих раздоров.

Но говорю я тебе, — ты ж в уме мое слово запомни: —

Если и я как-нибудь пожелаю предать разрушенью

Город, где люди живут, которых бы ты возлюбила,

Гневу тогда моему не мешай, но дозволь совершиться.

Я ж уступаю теперь добровольно, хотя неохотно.

Ибо под сводом небес, покрытых звездами, под солнцем

Сколько ни есть на земле городов и людей, там живущих,

Сердцу милей моему наибольше священная Троя,

Старец Приам и народ, копьеносцу Приаму подвластный.

Там на моем алтаре никогда не отсутствует пища,

Ни возлиянья, ни жир; мы дары эти вместе делили!"

И волоокая так отвечала почтенная Гера:

"Из городов на земле наиболее три мне любезны:

Аргос, равно как и Спарта с широкодорожной Микеной.

Ты их разрушь, если сердцу они твоему ненавистны.

Я заступаться за них и препятствовать словом не стану,

Ибо хотя и мешала и гибели их не хотела,

Тщетен мой будет отказ, так как ты несравненно сильнее.

Нужно однако, чтоб труд не остался и мой безуспешным.

Ибо и я ведь богиня и равного рода с тобою.

Кроносом я рождена многоумным и дважды почтенна, —

Тем, что я старше всех прочих, и тем, что твоей называюсь

Милой супругою, ты же царишь над бессмертными всеми.

Лучше бесспорно, чтоб мы уступать согласились друг другу,

Буду тебе уступать, а ты мне, и тогда покорятся

Боги бессмертные нам. Повели же скорее Афине

В грозную битву сойти к аргивянам и к войску троянцев

И попытаться, нельзя ль, чтоб троянцы, нарушивши клятвы,

Первыми стали вредить аргивянам, победою гордым".

Молвила так. Покорился отец и людей, и бессмертных,

Тотчас Афине сказал он такое крылатое слово:

"К стану ахейских дружин и троянских направься скорее

И попытайся, нельзя ль, чтоб троянцы, нарушивши клятвы,

Первые стали вредить аргивянам, победою гордым".

Так, побуждая, сказал он Афине, хотевшей того же,

И с Олимпийских высот она бросилась вниз и помчалась.

Как метеор, что ниспослан был Кроноса хитрого сыном, —

Знаменье чудное для моряков иль обширного войска,

Ярко блестящий, кругом рассыпающий искры без счета, —

Точно такой устремилась на землю Паллада Афина

И среди войска упала. И зрителей ужас наполнил,

Резвых наездников Трои, ахеян в прекрасных доспехах.

Каждый из них говорил, к своему обращаясь соседу:

"Или вернется война и смятение битвы жестокой,

Или же дружбу и мир учредит средь обоих народов

Царь Олимпиец Зевес, кто войною людей управляет".

Так говорили они, аргивяне и мужи троянцы.

И Лаодоку, герою бойцу, Антенорову сыну,

Ставши подобной, Афина с толпою Троянцев смешалась,

Взором ища, не найдет ли Пандара, подобного богу, —

И беспорочно-могучего сына царя Ликаона

Вскоре нашла. Он стоял меж рядами бойцов щитоносцев.

Сильных мужей, что пришли с берегов отдаленных Эзиппа.

Стала богиня вблизи и крылатое молвила слово:

"Хочешь ли слушать меня, рассудительный сын Ликаона?

Быструю должен стрелу ты, осмелясь, пустить в Менелая.

Ты б меж троянцами всеми стяжал благодарность и славу,

А наибольше всего у героя царя Александра.

Тотчас блистательный дар он пришлет тебе, если увидит,

Что Менелай, сын Атрея, любимый Ареем, сраженный

Быстрой твоею стрелой, на костер погребальный восходит.

Что же, повергни стрелой знаменитого сына Атрея,

Дай лишь обет Аполлону Ликийскому, славному луком,

Из первородных ягнят гекатомбой почтить его пышной,

В день, как домой ты вернешься, в свой город священный Зелею".

Так говорила она и его убедила, безумца.

Снял он блестящий свой лук, на который снабдил его рогом

Дикий козел похотливый, им некогда в грудь пораженный.

Сидя в засаде, он подле расселины камня увидел

И поразил его в грудь, и тот навзничь на камень свалился.

Пядей в шестнадцать рога у него ото лба поднимались,

И полировщик рогов искусно приладил их вместе,

Гладко затем обточил, золотые приделав загибы.

Лук свой Пандар натянул и к земле прислонил, положивши,

А впереди со щитами товарищи храбрые стали,

Чтобы не раньше ахейцы отважные с места вскочили,

Чем упадет Менелай, сын Атрея, любимый Ареем.

Крышку колчана подняв, оперенную новую вынул

Он торопливо стрелу — виновницу черных страданий.

И, приложив к тетиве стрелу заостренную, громко

Дал он обет Аполлону Ликийскому, славному луком,

Из первородных ягнят гекатомбой почтить его пышной,

В день, как домой возвратится, в свой город священный Зелею.

Вскоре затем, захвативши стрелу вместе с жилой бычачьей,

Тесно к груди тетиву придавил он, а к луку — железо.

Тотчас, лишь только он рог изогнул в виде круга большого,

Лук зазвенел, тетива застонала, стрела отскочила

Острым концом впереди, пролететь порываясь чрез войско.

Но и тебя, Менелай, не забыли блаженные боги.

Первая Зевсова дочь, что дарует в сраженьи победу,

Стала вблизи и стрелу смертоносную прочь отклонила

И удалила от кожи, поспешно, как мать от ребенка

Муху спешит удалить, когда в сладком он сне отдыхает.

И острие наклонилось туда, где крючки золотые

Пояс держали на нем, как бы панцирь двойной образуя.

В пояс, прилаженный плотно, стрела острием угодила

И проскочила чрез пояс, отделанный с дивным искусством,

Также чрез панцирь она пролетела, украшенный пышно,

И через медь, что на теле носил он, защиту от копий,

Больше всего охранявшую мужа. Ее пронизавши,

Кожу на теле героя стрела оцарапала сверху;

В то же мгновение черная кровь заструилась из раны.

Точно слоновая кость, что в Меонии или в Карии

Женщина пурпуром красит, чтоб конский нащечник сготовить;

Долго в жилище ее он лежит, и наездников много

Тщетно желают его получить, — он царю достается

На украшенье коню, самому же вознице на славу:

Так у тебя, Менелай, обагрилися черною кровью

Сильные бедра и голени, также прекрасные ступни.

И содрогнулся в то время владыка мужей Агамемнон,

Видя, как черная кровь заструилась из раны героя.

Также и сам Менелай содрогнулся, любимец Арея,

Но как взглянул, что зазубрины меди остались наружу,

Тотчас в груди у него успокоилось храброе сердце.

Тяжко стеная, тогда Агамемнон владыка промолвил,

За руку взяв Менелая, — и, внемля вздыхала дружина:

Милый мой брат! Видно, к смерти твоей дал я клятвы союза,

Выслав тебя одного за ахеян с троянцами биться.

Вот поразили троянцы тебя, клятвы мира поправши.

Но не напрасно свершаются клятвы, заклания агнцев,

И возлиянья вина и пожатия рук при союзах.

Если досель Олимпиец еще не воздал за измену,

Все ж он, хоть поздно воздаст. За нее они многим заплатят —

И головою своей, и детьми, и супругами также.

Твердо уверен мой ум, и я это предчувствую сердцем:

Будет когда-либо день, и погибнет священная Троя,

Старец погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Зевс ополчится Кронид, в эфире высоко живущий,

Мрачной эгидою сам против них потрясет он во гневе

И отомстит за обман; это сбудется все неизбежно.

Но по тебе, Менелай, буду тяжкою скорбью терзаем,

Если ты ныне умрешь, и свершится судьба твоей жизни.

В Аргос безводный тогда возвращусь я, позором покрытый,

Ибо по крае родном затоскуют ахеяне вскоре.

На похвальбу и Приаму, и прочим троянцам оставим

Мы аргивянку Елену, твои же истлеют здесь кости,

Лежа в троянской земле, а твой подвиг останется тщетным.

Будет хвалиться тогда не один из надменных троянцев

И, Менелаев курган попирая ногами, он скажет:

"Так безуспешно пускай и в грядущем Атрид Агамемнон

Гнев проявляет, как ныне под Трою привел он ахеян!

Ибо домой возвратился в любезную отчую землю

Он на пустых кораблях, а бойца Менелая оставил!

Скажет он так. Пусть земля подо мною расступится раньше".

И, ободряя его, Менелай русокудрый промолвил:

"Ты успокойся, чтоб страх не вселился в ахейское войско.

Не на опасное место стрела заостренная пала.

Сверху меня защитил ярко-блещущий пояс, а снизу

Панцирь и медный покров, кузнецами сработанный крепко".

И, отвечая ему, Агамемнон владыка промолвил:

"Если бы так оно было, о, брат Менелай мой любезный!

Рану исследует врач и наложит целебное средство,

Чтобы избавить тебя от черных страданий и боли".

Так он сказал, и Талфибию, славному вестнику, молвил:

"Ты призови поскорей, о, Талфибий, сюда Махаона,

Мужа-бойца, Эскулапа, врача беспорочного, сына.

Пусть он осмотрит вождя Менелая, любимца Арея.

Некий хороший стрелок из ликийских мужей иль троянских

Ранил стрелою его, на славу себе, нам на горе".

Так он промолвил и, внявши, его не ослушался вестник.

Он торопливо пошел чрез толпу меднобронных ахейцев,

Мужа ища Махаона. Его он увидел стоящим,

И окружали героя ряды щитоносцев могучих,

Тех, что с ним прибыли вместе из Троки, богатой конями.

Ставши вблизи от него, он промолвил крылатое слово:

"Сын Эскулапа, идем! Зовет тебя царь Агамемнон,

Чтоб осмотрел ты вождя Менелая, любимца Арея.

Некий хороший стрелок из ликийских мужей иль троянских

Ранил стрелою его, на славу себе, нам на горе".

Так он промолвил и сердце в груди Махаона встревожил.

Оба, идя чрез толпу по широкому войску ахейцев,

К месту пришли, где стрелой был сражен Менелай русокудрый.

Лучшие мужи вожди обступили его полукругом,

Он находился средь них и казался похожим на бога.

Тотчас извлек Махаон ту стрелу, что вонзилась за пояс,

И, вынимая ее, изломал все зазубрины меди.

Пояс затем развязал он блестящий, под поясом панцирь,

Также и медный покров, кузнецами сработанный крепко.

Рану затем осмотрел, где стрела заостренная пала,

Высосал кровь и, целя, облегчающим зельем посыпал,

Тем, что когда-то Хирон дал отцу его в память о дружбе.

Так хлопотали они вкруг Атрида, бесстрашного в бое.

Тою порою ряды копьеносцев троянцев смыкались;

Вспомнив о битве, опять облекались в доспехи данайцы.

Если б ты видел тогда Агамемнона, равного богу,

Не показался б тебе он дрожащим иль сонным,

Иль не желающим биться. Он в доблестный бой порывался

И колесницу покинул, блиставшую медью, и быстрых,

Тяжко храпевших коней. Их держал наготове соратник,

Эвримедон, храбрый сын Птоломея, Пиреева сына.

Царь приказал ему близко держаться с конями, на случай

Если войска обходя, он почувствует в членах усталость.

Сам же пошел он пешком вдоль рядов и осматривал войско.

К тем из мужей быстроконных, чье видел он к битве усердье,

Царь подходил, укрепляя их бодрость такими словами:

"С бурною силой теперь собирайтесь, аргивские мужи!

Ибо отец наш Зевес помогать вероломным не станет.

Те, что нарушили первые мира священные клятвы,

Коршунов будут потом насыщать своей кожей истлевшей.

Мы же их милых супруг, с их детьми неразумными вместе

На кораблях увезем, когда вражеский город разрушим".

Если ж он видел мужей, кто от грозной войны уклонялся,

Сильно он тех порицал, обращая к ним гневное слово:

"Трусы, мишени для стрел! Неужель вам не стыдно, ахейцы!

Что вы стоите, на месте застывши, как юные лани,

Если они, пробежав по равнине большой и уставши,

Вдруг неподвижно стоят и в душе у них нет больше силы, —

Так цепенеете вы и стоите, и в бой не идете.

Уж не хотите ли ждать, чтоб троянцы пришли сюда близко,

К пышным кормам кораблей, на прибрежие моря седого,

И убедиться, не Зевс ли своей вас покроет рукою".

Так обходя все ряды, проявлял свою власть Агамемнон.

Прежде всего чрез толпу он направился к воинству критян.

В бой снаряжались они вкруг могучего Идоменея;

Он впереди находился, по силе похожий на вепря,

А Мерион побуждал остальные фаланги к сраженью.

Радость в душе ощутил, их увидевши, царь Агамемнон;

К Идоменею тогда обратился он с ласковым словом:

"Идоменей, ты милее мне всех быстроконных данайцев,

Как на войне, так равно и во всяком другом предприятьи,

Также средь пира, когда предводители войска ахеян

В кубках почетных вино искрометное сами мешают, —

Ибо прекрасноволосые все остальные ахейцы

В меру лишь пьют; пред тобой же одним вечно полная чаша,

Как предо мною, стоит — и мы пьем по желанию сердца.

В битву теперь устремись, — будь таким, как ты прежде стремился".

Идоменей полководец на это сказал, отвечая:

"Да, сын Атрея! Тебе я останусь товарищем верным,

Как обещал до сих пор и кивнул головой в знак согласья.

Лучше других побуждай ты прекрасноволосых ахейцев

Дабы сраженье скорей началось, — оттого что троянцы

Клятву свою преступили; их смерть впереди ожидает,

Бедствия ждут их за то, что нарушили первые клятву".

Так он сказал, и Атрид удалился, обрадован сердцем,

И, проходя чрез толпу, он направился дальше к Аяксам.

В бой они шли, а за ними шли пешие воины тучей.

Как иногда замечает пастух, что над морем

Туча несется, гонимая бурным дыханьем Зефира;

Издали кажется, будто чернее смолы над водами

Шествует грозно она и приносит великую бурю,

И, содрогнувшись, скорей он в пещеру овец загоняет, —

Так за Аяксами вслед, поспешая в жестокую битву,

Черной толпой подвигались густые фаланги героев,

Зевса питомцев, щитами и копьями грозно сверкавших.

Радость в душе ощутил, их увидевши, царь Агамемнон,

И, обращаясь к вождям, он промолвил крылатое слово:

"Вам, о, Аяксы, вожди Аргивян меднобронных, не стану

Я приказанья давать; вас к войне побуждать неприлично:

Сами всегда вы народ побуждаете силой сражаться.

Если б, о, Зевс, наш отец, о, царь Аполлон и Афина,

Сердце такое все мужи имели как ваше,

Скоро бы рухнул тогда крепкий город владыки Приама,

Нашею взятый рукой и разрушенный до основанья".

Так он сказал и от них удалился, к другим направляясь.

Нестора встретил потом, кто в Пилосе гремел на собраньях.

Ныне товарищей в бой, побуждая сражаться, он строил

Вкруг Пелагона большого, Аластора с Хромием вместе,

Вкруг Гелиона царя и Биаса, владыки народов.

Конных мужей, колесницы с конями вперед он подвинул,

Пеших в огромном числе позади поместил самых сильных, —

Битвы надежный оплот, — а трусливых поставил в средину,

Чтобы и нехотя каждый из этих сражался по нужде.

Начал он конных мужей наставлять и советовал в битве

Крепко держать лошадей, не бросаясь толпой в беспорядке:

"Пусть никто из возниц, полагаясь на силу и ловкость,

Не пожелает один раньше прочих с троянцами биться

И не отступит назад, ибо так одолеют вас легче.

Если же кто из своей перейдет колесницы к другому,

Тот оставайся с копьем, — так гораздо полезнее будет.

Некогда наши отцы, соблюдавшие мудрость такую,

Храбрость имея в груди, города разрушали и стены".

Так побуждал их старик, с давних пор многоопытный в битвах.

Радость при виде его ощутил Агамемнон владыка,

И, обращаясь к нему, он промолвил крылатое слово:

"Если б колени твои, как и сердце в груди твоей милой,

Были послушны тебе, о, старик, и ты крепок был силой!

Но удручает тебя, как и всех одинаково, старость.

Пусть бы другой был таким, а тебе оставаться бы юным".

И, отвечая, сказал ему Нестор, наездник Геренский:

"Сам бы хотел я, Атрид, и до ныне быть столь же могучим,

Как и в то время, когда умертвил я Эревфалиона.

Но не дают человеку все вместе бессмертные боги.

Некогда молод я был, а теперь вот надвинулась старость.

Все же я с конными в бой отправляюсь, советом и словом

Буду их там наставлять: таково преимущество старцев.

Копья метать будут те, кто моложе меня и к оружью

Больше пригоден, чем я: они силе своей доверяют".

Так он сказал, и Атрид удалился, обрадован сердцем.

И повстречался ему Менесфей, знаменитый наездник,

Сын Петеоса, средь войска Афинян, искусных в сраженьи,

А в стороне от него стоял Одиссей многоумный,

Непобедимой толпой кефаллонских мужей окруженный.

Бурный сражения крик сюда не достиг до их слуха.

Ибо недавно еще устремились фаланги Ахейцев

И быстроконных троянцев. Они ж, оставаясь на месте,

Ждали, покуда другие ряды аргивян подоспеют

И нападут на троянцев, и общая битва начнется.

И, негодуя, на них посмотрел Агамемнон владыка;

К ним обращаясь, тогда он промолвил крылатое слово:

"Сын Петеоса царя, питомца Зевеса Кронида,

Также и ты, о, лукавец, исполненный злобных обманов,

Что вы стоите вдали и дрожите, надеясь на прочих?

Лучше пристало бы вам средь передних бойцов находиться,

С ними стоять, чтоб на встречу горячему броситься бою.

Ибо я раньше других вас обоих на пир призываю,

Если вожди аргивян пировать собираются вместе.

Жареным мясом тогда вам отрадно питаться и кубки,

Полные сладким вином, осушать, сколько сердцу угодно.

Ныне приятно вам ждать, хоть бы в десять рядов перед вами

Дети ахейцев пошли сражаться безжалостной медью".

Но, исподлобья взглянув, отвечал Одиссей многоумный:

"О, что за слово, Атрид, из уст твоих вырвалось ныне!

Как ты решился сказать, что хочу уклониться от боя?

Чуть лишь троянцы и греки возбудят работу Арея, —

Скоро увидишь и сам, если хочешь, и так озабочен, —

Нежный отец Телемаха смешается с рядом передним

Конных троянских бойцов. Это слово сказал ты на ветер".

И, улыбаясь, промолвил ему Агамемнон владыка, —

Гнев Одиссея заметив, он взял свое слово обратно:

"Зевса потомок, Лаерта дитя, Одиссей многоумный!

Сильно тебя укорять и давать приказанья не стану,

Ибо я ведую сам, что душа в твоей груди любезной

Мудрых советов полна; ты о том же, что я, помышляешь.

Двинься вперед; мы потом все загладим, коль слово дурное

Сказано было. Пусть Зевс его сделает тщетным, как ветер".

Так он сказал и от них удалился, к другим направляясь,

К сыну Тидея пошел, к Диомеду, великому духом.

Средь боевых колесниц и коней он стоял неподвижно,

Рядом же с ним находился Сфенел, храбрый сын Капонея.

И, негодуя на них посмотрел Агамемнон владыка.

К ним обращаясь, тогда он промолвил крылатое слово:

"Горе! Коней укротителя сын — воеводы Тидея!

Что ты от страха дрожишь и на поле сражения смотришь?

Нет, твой родитель Тидей так дрожать не любил от испуга;

Больше любил воевать он с врагами пред милой дружиной.

Так говорят, кто видал его в деле. Я с ним не встречался,

Сам я не видел его. Говорят, он храбрее был прочих.

Некогда он и герой Полиник богоравный, как гости,

В город Микены пришли, не воюя, а войско сбирая,

Чтобы войною идти на священные Фивские стены;

Долго молили они дать им в помощь союзников славных;

Те соглашались им дать и условия их одобряли.

Только Зевес помешал, посылая дурные приметы,

И удалились они, к берегам возвращаясь Азопа,

Что меж густых камышей по зеленым лугам протекает.

Вестником снова тогда снарядили ахейцы Тидея.

Он же пошел и в пути многочисленных встретил фиванцев,

Кадма детей, во дворце Этеокла царя пировавших.

Только наездник Тидей, хоть и был среди них чужеземцем,

Не испугался, один очутившись средь многих кадмейцев.

Вызвал он всех на борьбу и легко победил в состязаньи;

Так помогала ему богиня Паллада Афина.

Гнев затаивши, коней усмирители мужи кадмейцы

Против него на возвратном пути поместили в засаде

Юных бойцов пятьдесят, под начальством двоих полководцев,

Меона, сына Гемона, с бессмертными равного мужа,

И Полифонта, что жаждал войны, Автофонова сына.

Но приготовил Тидей и всем этим позорную гибель:

Всех умертвил и домой одному только дал возвратиться.

Меона он отослал, повинуясь знамениям неба.

Вот он каков был Тидей Этолийский. Но сына родил он,

Худшего в битве, чем он, хоть способного больше на речи".

Так он сказал. Ничего Диомед не ответил могучий,

Но порицанье почтенного мужа почтительно принял.

А Копанея отважного сын возразил и промолвил:

Не говори, сын Атрея, так лживо, ты, знающий правду!

Лучше гораздо отцов мы считаем себя справедливо.

Мы покорили и Фив семивратных высокую крепость,

Хоть к недоступным стенам привели недостаточно войска,

В знаменья веря богов, полагаясь на Зевсову помощь.

Наши отцы между тем по своей же вине там погибли,

И потому не равняй ты отцов наших в доблести с нами".

Мощный тогда Диомед, исподлобья взглянув, ему молвил:

"Друг мой, ты стой и молчи, моему повинуйся совету.

Я укорять не хочу Агамемнона, пастыря войска,

Если он в бой побуждает ахеян в прекрасных доспехах.

Ибо ему же хвала воспоследует, если ахейцы

Трои сынов истребят, Илион ниспровергнув священный;

Также ему будет скорбь, если войско ахейцев погибнет.

Но перестань и скорей об отваге неистовой вспомним".

Молвил, в оружьи потом соскочил с колесницы на землю.

И на груди у царя соскочившего медь загремела,

Страшно звуча, — так что робость объяла б и храброго сердцем.

Точно морские валы, подымаемы западным ветром,

К многоотзывным брегам, громоздясь друг на друга, стремятся,

Вспучась на море сперва, разбиваются после о землю,

Грозно бушуют на ней и, вдоль скал изгибаясь прибрежных,

Мчатся наверх, далеко изрыгая соленую пену, —

Так, друг за другом стремясь, непрерывно на бой подвигались

Храбрых данайцев ряды. И давали вожди приказанья,

Каждый фалангам своим. Все же молча ступали, в безмолвном

Страхе пред властью царей, — и никто б не поверил, что столько

Воинов рядом идет, имеющих голос в гортани.

Ярко пестрели на всех одетые ими доспехи.

Войско троянцев меж тем на овец походило несчетных,

Если доят молоко их в загоне богатого мужа,

И, услыхавши самцов, они вместе блеять начинают:

Гул непрерывный такой по троянскому войску носился.

Не одинаков был бранный их клик; они разно вопили

Все на своих языках, ибо мужи сошлись отовсюду.

Всех их Арей побуждал, а данайцев — Паллада Афина,

Трепет и Страх и в желаньях своих ненасытная Распря, —

Распря, которая в мир чуть заметной приходит, а вскоре

Грозно идет по земле, головой в небеса упираясь.

Это она среди войска взаимную сеяла ярость,

Через толпу проходя и стенанья мужей умножая.

Только что, вместе сойдясь, на одной они стали поляне.

Встретились кожи и копья, и силы мужей меднобронных,

Выпукло-круглые сшиблись со звоном щиты со щитами,

И от сражения гул поднимался вокруг многозвучный.

Вместе сливались в нем крик ликованья и вопли героев,

Тех, кто погиб и кто губит; земля обагрилась их кровью.

Как, ниспадая с горы, из огромных источников снежных,

Зимней порой два потока средь общей долины сливают

Бурные воды свои и глубокий овраг образуют,

И далеко на горах пастуху их волнение слышно, —

Так от столкнувшихся войск и грохот поднялся и ужас.

Первый сразил Антилох копьеносца троянского мужа,

Славу передних бойцов, Эхепола, Фализия сына.

По верху шлема его густогривого первый ударил,

В лоб он оружье вонзил, и в кость Эхеполу проникла

Острая медь глубоко, — и тьма его очи покрыла.

Рухнул на землю герой, словно башня, в жестоком сраженьи.

Павшего за ноги быстро схватил Элефенор владыка,

Сын Халкодона, абантов, отважных душой, полководец,

И поволок из под стрел, желаньем горя поскорее

С трупа доспехи совлечь, но не долго желание длилось.

Ибо герой Агенор, увидав, что он тело волочит,

И, наклонившись, свой бок обнажает, щитом не покрытый.

Медное бросил копье и лишил его члены движенья.

Вылетел дух из него, а над ним аргивян и троянцев

Гибельный бой запылал; точно волки, один на другого

Дико бросались они; человек с человеком сцеплялся.

После Аякс Теламонид убил Симоисия, сына

Анфемиона, цветущего юношу. С Иды спускаясь

Вместе с родными своими, чтоб стадо овечье проведать,

Некогда мать родила его в свет на брегах Симоиса, —

Он оттого Симоисием назван. Родителей милых

Не наградил за труды воспитания, ибо недолгий

Прожил он век, усмиренный копьем Теламонова сына.

Тот на ходу поразил его в грудь, от сосца недалеко

Правого; вышло копье через спину, насквозь пролетевши

И повалился он наземь во прах, как чернеющий тополь,

Выросший в низменном месте, среди луговины огромной,

Стройный и ветви свои напрягающий прямо к вершине,

Если его вдруг подрубит секирой блистающей плотник,

Чтобы согнуть колесо для прекрасной большой колесницы,

И, засыхая, лежит он, сраженный, вдоль берега речки:

Так поразил Симоисия, Анфемионова сына,

Зевса потомок Аякс. А в него сквозь толпу сын Приама,

В панцире светлом Антиф копье заостренное бросил,

Но, промахнувшись, в Левкона попал, Одиссеева друга,

В пах его ранил, меж тем как он влек Симоисия тело.

Наземь он лег подле трупа, который из рук его выпал.

Сильно тогда Одиссей огорчился душой по убитом,

Между передних бойцов, яркой медью одет, появился,

Близко к врагам подошел и, с угрозой кругом озираясь,

Бросил сверкающий дрот. Отступили троянцы, увидев,

Как размахнулся герой. И стрела не напрасно помчалась,

В Демокоона попала, побочного сына Приама.

Из Абидоса пришел он, страны кобылиц быстроногих,

И, за товарища мстя, Одиссей поразил его дротом

Прямо в висок; из другого виска, проскочивши навылет,

Острая вышла стрела, и тьма его очи покрыла.

Наземь он шумно упал и доспехи на нем загремели.

И отступили передние мужи и доблестный Гектор.

С криком тогда аргивяне, убитых тела увлекая,

Все устремились вперед. То увидев с Пергамской твердыни,

Гнев ощутил Аполлон и, крича, ободрил он Троянцев:

"Смело, коней укротители! В битве врагам не сдавайтесь!

И у данайцев тела не из камня и не из железа,

Чтоб устоять против медной стрелы, рассекающей кожу.

Да и к тому ж Ахиллес, сын Фетиды прекрасноволосой,

В битву не вышел, но гнев, изнуряющий душу, питает".

С крепости так говорил грозный бог. Той порою дочь Зевса,

Славная Тритогенея к борьбе побуждала ахейцев,

Через толпу проходя и усталых бойцов ободряя.

Рок между тем оковал Амарикова сына Диора,

Ибо он в ногу был ранен громадным булыжником острым,

В правую голень. Его поразил полководец Фракийцев,

Сильный Пирой, сын Имбраса, из города Эны пришедший.

Кости ему раздробил неистовый камень и жилы

Обе порвал, и он навзничь во прах повалился на землю,

Руки к любезным друзьям простирая, дыша через силу.

Тут подбежал поразивший его полководец Фракийцев.

В тело Диора внзил он копье, от пупка недалеко.

Внутренность вылилась наземь, и тьма ему очи покрыла.

Но Эталиец Фоас, чуть Пирой наклонился над трупом,

В грудь его ранил копьем, близ сосца; медь проникла до легких.

Тотчас Фоас подбежал, из груди у Пироя обратно

Тяжкое вынул копье, и, острый свой меч обнажая,

Быстро в живот посредине вонзил и лишил его жизни,

Только доспехов с него не совлек: подоспела дружина,

Войско чубатых фракйцев, уставивших длинные копья,

И отогнали его. И хоть был он высок и бесстрашен,

Силой цветущей владел, все же дрогнул, назад отступая.

Так распростерты в пыли, друг близь друга они оставались,

Храбрых фракийских дружин, а равно меднобронных Эпеян

Двое вождей. И кругом было много других умерщвленных.

Не охулил бы такого сраженья и муж посторонний,

Если б в средину проникнуть он мог, острой медью не ранен,

Если б его провела среди войска Паллада Афина,

За руку взявши и прочь отклоняя неистовство копий:

Ибо не в малом числе аргивяне в тот день и троянцы

В землю уткнулись лицом, распростертые друг подле друга.

Тою порой Диомеду богиня Паллада Афина

Мощь и отвагу дала, чтобы он отличился в сраженьи

Перед ахейцами всеми и славой покрылся отрадной.

Шлем Диомеда и щит она блеском зажгла неослабным,

Равным сиянью звезды, что, омывшись в волнах океана,

Ночью осенней горит меж звездами, — видна отовсюду:

Вкруг головы и вкруг плеч она так осияла героя

И устремила в средину, туда, где толпа и смятенье.

Был меж троянцами некий Дарес, муж, богатством цветущий,

Жрец беспорочный Гефеста. И двух сыновей возрастил он,

Опытных в каждом сраженьи: Идея бойца и Фегея.

Оба, отстав от своих, Диомеду навстречу помчались.

На колеснице они, он же пеший на бой устремился.

Только что, друг наступая на друга, сошлись они близко,

Первый Фегей, сын Дареса, копье длиннотенное бросил,

Но острие пролетело над левым плечом Диомеда

И не коснулось его; сын Тидея тогда устремился

С медью, и дрот не напрасно был пущен рукою могучей:

В грудь меж сосцов он Фегея ударил, свалив с колесницы.

Тотчас Идей соскочил, колесницу свою покидая,

И не дерзнул заступиться за тело убитого брата.

Сам бы в то время едва ли избег он погибели черной,

Если б Гефест не помог и не спас его, тьмою одевши,

Чтобы не слишком душой убивался божественный старец.

В сторону быстрых коней отогнал Диомед, сын Тидея,

И передал их друзьям отвести к кораблям многоместным.

Только что мужи троянцы детей увидали Дареса,

Первого быстро бегущим, другого лежащим во прахе,

Все содрогнулись душой. Синеокая тотчас Афина,

За руку взяв, обратилась к бессмертному богу Арею:

"Кровью покрытый Арей, мужегубец Арей, стен крушитель!

Не предоставим ли мы аргивянам и войску троянцев

Биться, кому бы из них ни назначена слава Зевесом,

Не удалимся ли мы, чтобы Зевсова гнева избегнуть?"

Так говоря, увела она бурного бога из битвы

И на крутом берегу у потока Скамандра его посадила.

Стали ахейцы троянцев теснить. Каждый вождь аргивянин

Мужа убил. — И всех раньше владыка мужей Агамемнон

Одия сбил с колесницы, вождя ализонов большого,

В спину ему между плеч угодил он копьем, когда в бегство

Тот обратиться хотел, и копье через грудь проскочило.

Грузно он назем упал, и доспехи на нем загремели.

Идоменеем был сын умерщвлен мэонянина Бора

Фест богоравный, — пришел он из Тарны, земли плодоносной.

Идоменей, знаменитый метатель, в плечо его ранил

Правое длинным копьем, когда этот вступал к колесницу;

Вниз он свалился и тьма ненавистная им овладела.

Идоменеевы слуги с убитого сняли доспехи.

Строфия сын, многоопытный в деле охоты Скамандрий

Был заостренным копьем Менелая Атрида повергнут,

Славный охотник: сама Артемида его научила

Диких зверей убивать — всех питаемых лесом нагорным.

Не помогла Артемида ему, возлюбившая стрелы,

Не помогли состязанья в стрельбе, где блистал он когда-то.

Но знаменитый метатель копья Менелай, сын Атрея,

В спину его меж плечами копьем поразил, когда в бегство

Он обратился — насквозь через грудь острие пролетело.

Ниц он свалился во прах, и доспехи на нем загремели.

Вождь Мерион умертвил Фереклая, дитя Гармонида,

Мужа строителя: всякое тонко умел он изделье

Строить руками, — его возлюбила Паллада Афина.

Он и царю Александру суда соразмерно построил —

Бедствий причину, принесшие горе всем жителям Трои,

Также ему самому: приговора богов он не ведал.

Храбрый герой Мерион, догоняя его и настигнув,

В правое ранил бедро, и насквозь под седалищной костью

Вышло с другой стороны острие, чрез пузырь пролетевши.

Пал на колени, стеная, и вскоре был смертью окутан.

После Мегет умертвил Антенорова сына Педея;

Сыном побочным он был, но его воспитала Феана

Нежно с детьми наравне, своему угождая супругу.

И знаменитый метатель копья, сын Филея, приблизясь,

В заднюю часть головы его ранил копьем заостренным.

Медь пролетела насквозь через зубы, язык перерезав.

В прах он свалился, холодную медь прикусивши зубами.

Вождь Еврипил, Эвемона дитя, умертвил Гипсенора,

Долониона бесстрашного сына, который был избран

Бога Скамандра жрецом и, как бог, почитался народом.

С ним-то сойдясь, Еврипил, блистательный сын Эвемона,

В бегство сперва обратил и в плечо его ранил вдогонку;

После, с мечом устремившись, отсек ему правую руку.

Окровавленная пала рука на долину, а очи

Были багровою смертью и мощной судьбою закрыты.

Так в это время они среди битвы жестокой трудились.

А про Тидеева сына не знал бы ты, где он сражался:

В строе ль троянских героев, в рядах ли ахейского войска.

Он бушевал по долине подобно реке, что весною

Бухнет от талых снегов и, стремясь, прорывает плотины;

Не остановят ее все плотины, хоть сделаны крепко,

И не удержат ограды на нивах, роскошно цветущих,

Если вдруг хлынет она, отягченная ливнем Зевеса,

Много цветущих трудов поселян на пути разрушая:

Так перед сыном Тидея густые фаланги троянцев

В страхе метались, не в силах стоять, хоть и было их много.

Чуть лишь завидел его блистательный сын Ликаона,

Как по долине один бушевал он, смиряя фаланги,

Тотчас он лук свой кривой натянул против сына Тидея

И угодил в нападавшего: выпуклый панцирь пробивши,

В правое ранил плечо. И с другой стороны через тело

Горькая вышла стрела, и броня обагрилася кровью.

Громко тогда закричал блистательный сын Ликаона:

"Двиньтесь вперед, о, троянцы, коней укротители резвых!

Первый мной ранен ахейский герой, и он, чаю, не долго

Против жестокой стрелы устоит, если вправду владыка

Феб, сын Зевеса, подвигнул меня из Ликии явиться".

Так он хвалился, но не был стрелой укрощен сын Тидея.

В сторону он отошел, отыскал лошадей с колесницей

И Капанеева сына Сфенела окликнул, промолвив:

Сын Капанея любезный! Сюда! Соскочи с колесницы,

Горькую эту стрелу извлеки из плеча поскорее!

Так он промолвил. Сфенел соскочил с колесницы на землю;

Быстро извлек из плеча он стрелу, пронизавшую тело;

Брызнула кровь высоко сквозь кольчатый панцирь из меди.

Громко взмолился тогда Диомед, среди боя отважный:

"Внемли, могучая дочь Эгидодержавного Зевса!

Если когда-либо мне иль отцу ты с намереньем добрым

В грозном являлась бою, будь, Афина, теперь благосклонна!

Дай на пространство копья подойти, дай настигнуть мне мужа,

Кто и попал в меня первый и ныне кричит, похваляясь,

Будто не видеть мне больше сиянье блестящего солнца".

Так говорил он, молясь. Услыхала Паллада Афина,

Легкими сделала члены героя — и ноги, и руки —

Стала вблизи и такое сказала крылатое слово:

"Ныне дерзай, Диомед, ополчись на троянское войско,

Ибо в груди у тебя я отцовскую мощь возбудила,

Неустрашимость его, щитоносца возницы Тидея,

Также сняла с твоих глаз я тот мрак, покрывавший их прежде,

Чтоб хорошо отличать ты умел человека от бога.

Ныне поэтому, если бессмертный придет, вызывая,

Против бессмертных богов не дерзай выступать и сражаться,

Против всех прочих; но если б Зевесова дочь Афродита

В битву вмешалась — ее ты ударь заостренною медью".

Так синеокая молвила и удалилась Афина.

Сын же Тидея с бойцами передними снова смешался.

Сильно и прежде душою хотел он с троянцами биться,

Ныне же втрое сильней овладела им ярость, как будто

Львом, если в поле его пастух близь овец густошерстых

Ранил слегка, не убив, чрез ограду готового прыгнуть;

Ярость он в нем возбудил и уже защищаться не смеет,

Но притаился в хлеву, и дрожат беззащитные овцы,

Жмутся друг к дружке, одна на другую становятся в страхе;

Из глубины же двора лев, терзаемый яростью, скачет:

Так Диомед разъяренный смешался с толпою троянцев.

Там Астиноя убил он и пастыря войск Гиперона, —

Первого выше сосца ранил дротом, окованным медью,

Длинным мечом вдоль плеча поразил он второго в ключицу,

И отделилось плечо от спины Гиперона и шеи.

Их усмирив, Диомед Полиида с Абантом встречает —

Двух сыновей старика сногадателя Эвридаманта.

Плохо старик толковал сновидения их пред разлукой,

Ибо теперь Диомед обнажил их тела от доспехов.

Ксанфа с Фооном настиг он потом, — сыновей двух Фенопса,

Нежно любимых; его удручала угрюмая старость;

Сына другого не ждал он, кому завещать достоянье.

Их Диомед умертвил, дух любезный исторг у обоих

И безутешную скорбь и стенанья отцу их оставил,

Ибо детей он не встретил живыми пришедшими с поля,

И достоянье его меж собою родня поделила.

После он двух умертвил сыновей Дарданида Приама,

Хромия и Эхемона, в одной колеснице стоявших.

Точно как лев, что, на стадо бросаясь, ломает зубами

Шею бычку или телке, пасущимся в чаще тенистой, —

Так Диомед их обоих заставил сойти с колесницы,

Не по добру, против воли, потом обнажил от доспехов.

А лошадей передал своим слугам, чтоб к флоту погнали.

Видя таким Диомеда, войска сокрушавшим рядами,

Двинулся с места Эней, через бой, сквозь смятение копий,

Всюду ища, не найдет ли подобного богу Пандара.

И, отыскав беспорочного сына царя Ликаона,

Стал он вблизи перед ним и такое сказал ему слово:

"Где же твой лук, о, Пандар, где крылатые стрелы, где слава?

В ней состязаться с тобой ни единый здесь муж не дерзает,

Да и в Ликии никто над тобой не гордится победой.

Что же, дерзай! Помолившись Зевесу, стреляй в того мужа,

Кто бы он ни был. Троянцам он бед причиняет немало,

Ибо расслабил колени у доблестных многих героев.

Или, быть может, то бог, на троянцев сердясь из-за жертвы,

Мстит нам теперь: тяжело отомщенье бессмертного бога".

И, отвечая, промолвил блистательный сын Ликаона:

"О, достославный Эней, меднобронных троянцев советник,

Я по всему узнаю в нем могучего сына Тидея,

И по щиту, и по шлему с отверстьями в медном забрале,

Также по виду коней. Все ж не знаю, не бог ли пред нами.

Если же это и муж, как сказал я, сын храбрый Тидея,

То не без помощи бога свирепствует он. Из бессмертных

Кто-то стоит близ него, вокруг тела окутанный тучей.

Быструю он отклонил ту стрелу, что задела героя.

Ибо недавно попал я в него, и стрела пролетела,

Правое ранив плечо, насквозь через выпуклый панцирь.

Я уже думал, что в область Аида его ниспровергнул,

А между тем не убил: знать рассерженный бог помешал мне.

Только со мною здесь нет лошадей с боевой колесницей.

В доме отца Ликаона стояло одиннадцать пышных

Новых вполне колесниц — покрывала вкруг них простирались.

Лошади по две на упряжь, близь каждой из них находились;

Полбу они поедали и белым питались ячменем.

Старый боец Ликаон во дворце своем, созданном пышно,

Долго меня наставлял, когда я собирался в дорогу.

Он же наказывал мне, чтобы конный, войдя в колесницу,

Я в беспощадном бою над троянским начальствовал войском.

Но не послушался я (хоть гораздо полезнее было б),

Ибо коней пожалел я, боясь, как бы здесь в многолюдстве

В корме они не нуждались, привыкши питаться обильно.

Так их оставил я дома и в Трою отправился пеший,

Луку доверясь, но он ни насколько мне не был полезен.

Ибо уже против двух я его натянул полководцев

Сына Тидея и сына Атрея. — Попавши в обоих.

Пролил я, правда их кровь, но и больше зато раздразнил их.

Видно под знаменьем мрачным с гвоздя этот лук изогнутый

Снял я в тот день, как сюда, в Илион, мною нежно любимый,

Войско троянцам повел богоравному Гектору в помощь.

Если вернусь я домой и своими увижу глазами

Отчую землю, жену и дворец наш, высоко покрытый,

Пусть мою голову с плеч отсечет супостат иноземец,

Если кривой этот лук я в сияющий пламень не брошу,

Раньше сломив, ибо спутник он был бесполезный, как ветер".

И, отвечая, Эней, вождь троянский, на это промолвил:

"Так говорить ты не должен. Не может ничто измениться,

Прежде чем мы на конях в боевой колеснице не встретим

Этого мужа вдвоем и оружьем его испытаем.

Но поспеши, подымись в колесницу ко мне и увидишь,

Тросовы кони какие, — как быстро они по долине

Мчатся вперед и назад, то преследуя, то отступая.

Нас они в город умчат и спасут, если Зевсу угодно

Силу опять даровать Диомеду, Тидееву сыну.

Что же, возьми, если хочешь, и бич, и блестящие вожжи,

Я же сойду с колесницы, чтобы с Диомедом сражаться;

Или же ты с ним сражайся, а я буду править конями".

И, отвечая, промолвил блистательный сын Ликаона:

"Сам бы, Эней, ты и вожжи держал, сам бы правил конями,

Ибо с возницей знакомым они колесницу кривую

Легче помчат, коль бежать нам придется пред сыном Тидея.

Если твой окрик они не услышат, боюсь — от испуга

Как бы не сбились они, отказавшись нас вынести с боя.

И, устремившись, тогда сын Тидея, могучий наездник,

Нас умертвит, и коней наших твердокопытных угонит.

Вот отчего ты сам колесницею правь, и конями.

Я же, коль он нападет, его встречу копьем заостренным".

Так говоря, в колесницу узорную оба вступили

И на Тидеева сына коней устремили отважно.

Вскоре Сфенел их увидел, блистательный сын Капанея,

И, обратясь к Диомеду, крылатое слово промолвил:

"О, Диомед, сын Тидея, товарищ, отрадный для сердца,

Двух вижу сильных мужей, что желают с тобою сразиться;

Неизмерима их мощь. То — искусно владеющий луком

Славный Пандар: Ликаона себя почитает он сыном.

С ним полководец Эней, гордящийся тем, что Анхиза

Он беспорочного сын; родила же его Афродита.

Дай повернем колесницу. Ты ради меня не свирепствуй

В строе передних бойцов, если милое сердце жалеешь".

Храбрый ему Диомед отвечал, исподлобья взглянувши:

"Не говори мне о бегстве; меня убедить не сумеешь.

Не таковы мои предки, чтоб я отступил среди боя,

Или таился, дрожа: моя сила еще невредима.

Даже гнушаюсь вступить в колесницу; навстречу обоим

Пешим пойду. Мне дрожать не позволит Паллада Афина.

Вместе обоих назад быстроногие кони отсюда

Не унесут в Илион, — и один-то едва ли спасется.

Но говорю я тебе — ты в уме это слово запомни:

Если Афиною мудрой мне будет дарована слава

Жизни лишить их обоих — ты тотчас коней наших быстрых

Здесь удержи, вкруг перил обмотавши прекрасные вожжи,

Сам же вперед устремись, о конях помышляя Энея,

И от троянцев гони их к ахейцам в прекрасных доспехах.

Родом они от коней, что когда-то Зевес Громовержец

Тросу царю дал, как выкуп, за сына его Ганимеда, —

Лучших коней изо всех, что живут под зарею и солнцем.

Тайно Анхиз, царь мужей, от коней этих племя похитил

К ним кобылиц подославши украдкой от Лаомедона.

Шесть жеребят у него родилося приплода в конюшне.

Сам четырех у себя он оставил и кормит из яслей,

Этих же двух дал Энею — коней, возбуждающих ужас.

Если захватим мы их — то прекрасную славу добудем".

Так говорили они, обращаясь друг к другу со словом.

Те, погоняя коней легконогих, приблизились быстро.

Первый сказал тогда слово блистательный сын Ликаона:

"Храбрый и неутомимый, сын славного мужа Тидея!

Легким оружьем тебя не убил я, стрелой своей горькой.

Так попытаюсь теперь, не ударю ль копьем заостренным".

Так он сказал и с размаха копье длиннотенное бросил.

Сына Тидея ударил он в щит — и насквозь пролетела

Острая медь через щит и коснулась брони Диомеда.

Громко тогда ему крикнул блистательный сын Ликаона:

"В пах ты навылет сражен; — полагаю, недолгое время

Сможешь теперь устоять. Мне же дал ты великую славу".

Не испугавшись, ему Диомед возражает могучий:

"Лжешь, и копьем ты меня не коснулся. Но вы, полагаю,

Раньше не кончите битвы, чем тот иль другой, павши наземь,

Кровью своей не насытит Арея — воителя злого".

Так он сказал и метнул. И Афина направила дротик.

В нос он ударил вдоль глаза и в белые зубы вонзился..

Заднюю часть языка непреклонная медь пронизала,

Чрез подбородок внизу острие проскочило наружу.

Пал с колесницы Пандар и доспехи на нем загремели,

Ярко блиставшие медью. И твердокопытные кони

Бросились в сторону. Сам ж с душой он простился и силой.

Тотчас Эней соскочил со щитом и копьем своим длинным,

Так как боялся, что труп у него аргивяне похитят.

Силе своей доверяя, как лев, зашагал он вкруг тела,

Выставив грозно копье и щит равномерно округлый.

Всякому, кто бы к нему ни приблизился, смертью грозил он,

Громко и страшно крича. Диомед взял метательный камень

Крупный булыжник, — его не снесли бы и двое из смертных,

Ныне живущих. Легко сын Тидея один его бросил.

И угодил он Энею в бедро, на то место, где голень

Входит, вращаясь, в бедро — оно чашкой зовется коленной.

Чашку ему раздробил он, порвал обе жилы под нею

И угловатым булыжником кожу содрал. Пошатнувшись,

Стал на колени герой, упираясь рукою мясистой

В землю. И черная ночь его очи окутала тотчас.

Так бы тогда и погиб бы Эней, предводитель героев,

Если б его не увидела вдруг Афродита, дочь Зевса,

Что родила его в свет от Анхиза, берегшего стадо.

Белые руки она обвила вокруг милого сына,

И распростерла над ним покрова блестящие складки,

Верный оплот против стрел, чтоб никто среди конных данайцев,

Медью попав ему в грудь, не исторг его душу из тела.

Так удаляла она из сражения милого сына.

Сын Капанея Сфенел между тем не забыл поручений,

Что возложил на него Диомед, среди боя отважный.

И в стороне от сраженья поставил он твердокопытных

Быстрых коней, вкруг перил намотавши прекрасные вожжи.

Сам же, вперед устремясь, лошадей густогривых Энея

Он отогнал от троянцев к ахейцам в прекрасных доспехах.

И передал Диониму (товарищу милому — больше

Сверстников всех он его почитал за согласие в мыслях).

Чтобы отвел их к судам углублелнным. И, сделавши это,

Снова герой, в колесницу вступая, взял светлые вожжи,

Твердокопытных коней вслед за сыном Тидея направил,

Бурным, — но тот за Кипридой погнался с безжалостной медью,

Ибо он знал хорошо, что бессильная это богиня,

Не из числа тех богинь, что мужами в бою управляют,

Не как Афина Паллада иль грозная в битвах Энио.

Так догоняя, настиг он богиню в толпе многолюдной.

И замахнулся тогда сын могучего сердцем Тидея.

Острым ударив копьем, оконечность руки ее нежной

Ранил герой. И копье заостренное в кожу проникло

Чрез благовонный покров (он самими Харитами сделан),

Тронув ладонь. И богини нетленная кровь показалась,

Светлая влага, текущая в жилах богов беспечальных:

(Хлеба они не едят, не вкушают вина огневого

И оттого все бескровны и носят названье бессмертных).

Громко она застонала и прочь оттолкнула Энея.

Феб Аполлон той порой его бережно на руки принял,

Синею тучей покрыл, чтоб никто среди конных данайцев,

Медью попав ему в грудь, не исторг его душу из тела.

Громко ей крикнул тогда Диомед, среди боя отважный:

"Прочь, о, Зевесова дочь, от войны и жестоких сражений!

Или с тебя не довольно, что слабых ты жен обольщаешь?

Если же в битву сюда ты вернешься, то сильно, надеюсь,

Станешь бояться войны, где б о ней ни заслышала после".

Молвил. Она ж удалилась, тревожная, мучаясь страшно.

Шла ветроногая с нею Ирида, ведя из сраженья,

Обремененную горем; темнела прекрасная кожа.

Бурного бога Арея она увидала сидящим

Слева от битвы, — на туче покоились стрелы и кони.

Тотчас она на колени пред братом возлюбленным пала,

И лошадей златосбруйных просила ей дать, умоляя:

"Дай мне своих лошадей, пожалей меня, брат мой любезный,

Чтобы могла на Олимп я вернуться в жилище бессмертных,

Слишком я стражду от раны, — ее мне нанес сын Тидея,

Смертный, который теперь и с Зевесом готов состязаться".

Молвила так. И Арей уступил ей коней златосбруйных.

И в колесницу она поднялась, милым сердцем терзаясь.

Рядом Ирида вступила и, вожжи собравши руками,

Сильно хлестнула коней, — полетели послушные кони.

Прибыли вскоре они на Олимп, где жилище бессмертных.

И ветроногая тотчас коней удержала Ирида,

Выпрягла из колесницы, подбросив нетленную пищу.

Дивная пала тогда Афродита к коленям Дионы,

Матери милой. Диона, в объятия дочь принимая,

Нежно рукой потрепала и молвила слово такое:

"Кто из бессмертных тебя незаслуженно, дочь дорогая,

Так оскорбил, словно ты перед всеми дурное свершила?"

Ей отвечала на то Афродита, привычная к смеху:

"Ранил меня Диомед, сын Тидея, надменный душою,

Из-за того, что Энея из битвы похитить хотела,

Милого сына, который из всех мне любезнее смертных.

То уже гибельный бой не троянских мужей и ахейских:

Ныне сражаться данайцы с бессмертными стали богами".

Дивная в сонме богинь ей на то отвечала Диона:

"Милая дочь, претерпи и снеси, как душе ни обидно.

Ибо терпели не раз на Олимпе живущие боги

Через людей, причиняя друг другу несчетные муки.

Тяжко терпел бог Арей, когда сыновья Алоея,

Отос и муж Эфиальт, его узами крепко связали.

Связанный, в медной темнице тринадцать он месяцев прожил.

Так бы погиб в это время Арей, ненасытный в сраженьях,

Если бы мачеха их, Эривея, прекрасная видом,

Не дала вести Гермесу; украдкой увел он Арея,

Вовсе лишенного сил, ибо узы его усмирили.

Также терпела и Гера в тот день, как трехгранной стрелою

Амфитриона владыки воинственный сын ее ранил

В правый сосец, — нестерпимая боль овладела богиней.

Даже Аид всемогущий терпел от стрелы заостренной,

В день, когда тот же герой, сын Эгидодержавного Зевса,

Ранил его у ворот в царстве мертвых и предал мученьям.

Тотчас в Зевесов чертог на пространный Олимп поспешил он,

Страждущий сердцем, пронзенный страданьями — ибо проникла

Острая медь ему в спину могучую, душу терзая.

Только Пеон, посыпая лекарством, смиряющим боли,

Скоро его исцелил, — по рождению не был он смертный.

Но злополучен тот муж, кто творя преступленья беспечно,

Луком своим огорчает богов, на Олимпе живущих.

Этого против тебя возбудила Паллада Афина.

Глупый, не ведает в мыслях своих Диомед, сын Тидея,

Что кратковечны бывают, кто смеет с бессмертными биться.

Дети не будут отцом его звать, на коленях качаясь,

И не вернется домой он с войны, из губительной сечи.

Пусть ожидает теперь сын Тидея, хоть он и бесстрашен,

Как бы сильнее тебя кто-нибудь с ним не стал состязаться.

Тою порой дочь Адраста, разумная Эгиалея,

С криком поднявшись от сна, домочадцев любезных разбудит,

Плача по юном супруге, храбрейшем средь войска ахеян, —

Эгиалея, жена Диомеда, Тидеева сына".

Так говорила и пальцами кровь из руки унимала.

Стала здоровой рука, и тяжкие боли утихли.

То увидали богини Паллада Афина и Гера.

К Зевсу Крониду они обратились с насмешливой речью, —

И синеокая так начала свое слово Афина:

"Зевс, наш отец! На меня не посетуй за то, что скажу я.

Видно Киприда одну из ахеянок вновь убеждала

В землю троянцев бежать, ею ныне столь сильно любимых;

Эту, должно быть, лаская ахеянку в пышной одежде,

Нежную руку она золотой оцарапала пряжкой".

Молвила так. Улыбнулся отец и людей, и бессмертных

И, подозвавши к себе, золотой Афродите промолвил:

"Не на тебя, моя дочка, возложено бранное дело!

Лучше устраивай браки, что славные будят желанья:

Бурный Арей и Афина заботятся будут о битвах".

Так говорили они меж собой, обращаясь друг к другу.

Тою порой Диомед устремился опять на Энея,

Зная, что сам Аполлон над героем простер свою руку,

Но и пред богом великим не дрогнув, он все порывался,

Как бы Энея убить и совлечь дорогие доспехи.

Трижды вперед он бросался, охваченный жаждой убийства,

Трижды отталкивал прочь Аполлон светлый щит Диомеда.

Только когда он в четвертый напал, небожителю равный,

Грозно тогда закричав, Аполлон Дальновержец промолвил:

"Прочь отступи, сын Тидея, опомнись! Равняться с богами

В мыслях своих не дерзай, оттого что не равны судьбою

Племя бессмертных богов и людей, уходящих под землю".

Так он сказал — и назад сын Тидея немного подался,

Гнева желая избегнуть далеко разящего Феба.

Тою порой Аполлон перенес из сраженья Энея

В храм свой, который ему был воздвигнут в священном Пергаме.

Там во святилище славном Эней исцелен и украшен

Был Артемидою, любящей стрелы бросать, и Латоной.

Феб Аполлон сребролукий создал тогда призрак чудесный,

Видом подобный Энею и в те же одетый доспехи.

Призрак кругом обступив, аргивяне с троянцами бились

И рассекали в бою защищавшие грудь у друг друга

Кожи крылатых щитков и тяжелых щитов округленных.

К бурному богу Арею тогда Аполлон обратился:

"Кровью облитый Арей, мужегубец Арей, стен крушитель!

Не удалишь ли, вмешаясь, от этого боя ты этого мужа,

Сына Тидея, что ныне готов против Зевса сражаться?

Раньше богиню Киприду он в руку поранил близь кисти,

После со мною самим состязался, бессмертному равный".

Так Аполлон ему молвил и сел на вершину Пергама.

Грозный вмешался Арей, побуждая фаланги троянцев.

Вид Акаманта принявши, вождя удалого фракийцев,

Крикнул он властно Приамовым детям, питомцам Зевеса:

"Долго ли, дети Приама, — владыки, взращенного Зевсом, —

Будете молча терпеть, чтоб ахейцы народ убивали?

Долго ли будут они подле стен крепкозданных сражаться?

Муж, кто казался нам равным с божественным Гектором, ныне

В прахе лежит — вождь Эней, сын могучего сердцем Анхиза.

Но поспешите, спасем из толпы благородного друга".

Так он промолвил им, в каждом и силу и дух пробуждая.

А Сарпедон укорять богоравного Гектора начал:

"Гектор, куда оно делось — твое дерзновенье былое?

Некогда ты говорил, что без войск и народов союзных

Город удержишь один, во главе своих зятьев и братьев.

Ныне из них никого не могу отыскать и не вижу.

В страхе укрылись они, точно псы, когда льва увидали.

Мы ж продолжаем сражаться, — ваше союзное войско.

Ибо и я, ваш союзник, сюда издалека явился,

Из отдаленной Ликии, от многопучинного Ксанфа.

Там я оставил жену дорогую и малого сына,

Много оставил богатств, — их желал бы добыть неимущий.

Все же ликийцев своих побуждаю и сам порываюсь

В битву сразиться с врагом, хоть с собой ничего не имею,

Что унести или взять на суда аргивяне могли бы.

Ты же и сам неподвижно стоишь и другим не прикажешь

Твердо держаться в бою и супруг защищать своих милых,

Чтобы они, точно в петли попавши сетей заберущих,

Вскоре не стали военной добычей мужей супостатов,

Чтоб не разрушен был ими ваш город, весьма населенный.

Сам бы об этом и ночью и днем ты заботиться должен

И умолять всех союзных вождей, что пришли издалека,

Твердо держаться в бою, избегая укоров тяжелых".

Так говорил Сарпедон. Душу Гектора речь уязвила.

Тотчас в доспехах войны с колесницы он спрыгнул.

Острым копьем потрясая, кругом обошел он все войско,

Всех побуждая сражаться и страшную битву воздвигнул.

И обернулись троянцы, лицом становясь к аргивянам.

Но и ахейцы, не дрогнув, их встретили, тесно сплотившись.

Как по гумну освященному ветер мякину разносит, —

Люди бросают зерно, а Деметра с златыми кудрями,

Ветер подняв над землей, отделяет плоды от мякины, —

И белеет земля: точно так побелели ахейцы

От окружавшей их пыли, которую тучей над ними

Вплоть до небес медно-ярких взбивали копытами кони,

Вновь устремленные в битву. Возницы назад их погнали,

И напрягали борцы силу рук. Той порой поле брани

Бурный Арей темнотою покрыл, помогая троянцам,

Войско кругом обходя. Исполнял Аполлона он волю,

Феба с мечом золотым, поручившего богу Арею

Дух у троянцев поднять, лишь увидел Палладу Афину

Вдаль уходящей, — она помогала героям данайским.

Сам Аполлон между тем из святилища пышного вывел

Пастыря войска Энея и силу вдохнул ему в сердце.

Перед друзьями он встал — и они ликовали душою,

Видя, что к ним он живой приближается и невредимый,

Силой отважной дыша, но расспрашивать тотчас не стали.

Дело иное влекло их, что Феб возбудил Дальновержец,

И мужегубец Арей, и всегда неустанная Распря.

Войско данайцев меж тем побуждали к войне сын Тидея,

Оба Аякса и царь Одиссей, да и сами ахейцы

Не испугались ни силы троянцев, ни возгласов бранных.

Грозно стояли они, словно тучи, когда их Кронион

Вдруг над вершинами гор остановит в безветрии тихом,

В час, когда спит, успокоясь, могучая сила Борея

И остальные спят ветры, которые, чуть лишь подуют,

Звучным дыханьем своим потемневшие тучи размечут:

Так пред троянцами твердо стояли ахейцы, не дрогнув.

Сын же Атрея меж тем обходил все ряды, убеждая:

"Будьте мужами, друзья, и бесстрашное сердце храните!

Друг перед другом стыдитесь бежать из жестокого боя.

Там, где стыдятся друг друга, спасается больше, чем гибнет,

А для бегущего нет впереди ни спасенья, ни славы".

Молвил и бросил копье. И бойца он переднего ранил,

Друга Энея, душою великого Деикоона

Сына Пергаса; его на ряду с сыновьями Приама

Чтили троянцы за то, что в переднем ряду он сражался.

Острым копьем поразил его в щит Агамемнон владыка.

И не отринула медь, но насквозь острие пролетело,

В нижнюю часть живота, через пояс, проникло глубоко.

Шумно он грохнулся в прах — и доспехи на нем загремели.

В свой черед и Эней умертвил двух знатнейших данайцев,

Двух сыновей Диоклея, Кретона и с ним Орсилоха.

В городе Фебе, прекрасно устроенном, жил их родитель,

Благами жизни богатый и ведший свой род отАлфея,

Быстрой реки, что широко течет через землю пилосцев.

Он Орсилоха родил, повелителя многих народов.

Царь Орсилох произвел Диоклея, великого духом,

Двое детей близнецов родилось от царя Диоклея,

Храбрый Кретон с Орсилохом, искусным во всяком сраженьи.

Оба, достигнув цветущей поры, в Илион многооконный

За аргивянами вслед на судах своих черных отплыли,

Чтоб заступиться за честь Агамемнона, сына Атрея,

И Менелая. Но смертный конец их нежданно окутал.

Оба казались подобны двум львам, что на горной вершине

В чаще глубокого леса воспитаны матерью-львицей:

Долго они и быков, и тучных овец похищали,

И разоряли дворы пастухов, — до тех пор, пока сами

Не были медным копьем от руки человека убиты.

Так и они, укрощенные мощной рукою Энея,

Пали на землю, подобные срубленным пихтам высоким.

И пожалел Менелай их, упавших, — любимец Арея.

Между передних бойцов, яркой медью одетый, он вышел,

Острым копьем потрясая: Арей возбудил в нем отвагу,

В мыслях желая, чтоб он укрощен был рукою Энея.

То увидав, Антилох, сын Нестора, храброго сердцем,

Вышел к передним бойцам. Он боялся за пастыря войска,

Как бы он сам не погиб и не сделал весь труд их напрасным.

Те между тем наготове держали уж друг против друга

Острые копья в руках, сгорая желаньем сразиться,

И Антилох в это время стал близко от пастыря войска.

Но, увидавши, что двое героев стоят друг близ друга,

Битвы не начал Эней, хоть и был он стремительный воин.

После того увлекли они мертвых к ахейскому войску.

И передали товарищам на руки жалкие трупы,

Сами ж к передним бойцам возвратились и бой продолжали.

Там умертвили они Пилемона. Подобный Арею,

Был он вождем пафлагонцев, отважных душой щитоносцев.

Он неподвижно стоял, когда царь Менелай, сын Атрея,

Славный метатель копья, поразил его дротом в ключицу.

А Пилемена возница Мидон, сын Атимия славный,

Был умерщвлен Антилохом, коней повернуть собираясь.

В локоть его он булыжником ранил; из рук его наземь

Белые вожжи упали, покрытые костью слоновой,

И Антилох, устремившись, мечем по виску замахнулся.

Тотчас он дух испустил и с прекрасной упал колесницы

Вниз головою в песок, где затылком погряз и плечами.

Долго стоял он в глубокий песок угодивши, покуда

Кони, почуявши плеть, не отбросили в прах его наземь.

Плетью стегнул Антилох и погнал их к дружинам ахейским.

Гектор тогда их узнал меж рядов и на них устремился,

Громко крича. Вслед за ним повалили фаланги троянцев.

Их предводил бог Арей и почтенная также Энио.

Эта богиня держала Смятенье, жестокое в битвах,

Первый же шел, исполинским копьем потрясая;

То впереди перед Гектором грозно ступал он, то сзади.

Видя его, задрожал Диомед, среди боя отважный.

Как заблудившийся муж, что идет по великой равнине,

Вдруг перед быстрой рекой остановится, в море текущей,

Взглянет на шумную пену и вспять повернет торопливо, —

Так отступал Диомед, сын Тидея, а войску промолвил:

"Други! Недаром нас всех изумляет божественный Гектор,

И копьеносец искусный, и воин, отважный душою.

Вечно пред ним кто-нибудь из богов, отвращающий гибель.

Ныне идет с ним Арей, уподобившись смертному мужу.

Вы же, к троянцам лицом повернувшись, назад отступайте

И не дерзайте с богами бессмертными силой сразиться".

Так он сказал, а троянцы все ближе меж тем подступали.

Гектор тогда умертвил Анхиала и также Менесфа,

Двух на одной колеснице, героев, искусных в сраженьи.

И пожалел их, упавших, Аякс Теламонид великий.

Близко он стал, подойдя, и, копье свое светлое бросив,

В Амфия, сына Селага, попал, обитавшего в Пезе.

Много имел он сокровищ и множество пастбищ, но жребий

Влек его в Трою на помощь Приаму и детям Приама.

Сын Теламона великий Аякс поразил его в пояс, —

В нижнюю часть живота копьем длиннотенным проникнув.

Шумно он грохнулся в прах. И Аякс подбежал знаменитый,

Чтобы доспехи совлечь. Но блестящие острые дроты

Стали троянцы метать, — щит Аякса их принял немало.

Он подошел и, пятой наступая на мертвое тело,

Медное вырвал копье, остальных же прекрасных доспехов

С тела похитить не мог, ибо стрелы его удручали.

Он опасался обхода отважных и мощных троянцев,

Что обступили его многолюдной толпой и бесстрашной,

Копья держа, — и хоть был он велик, и силен, и прекрасен,

Прочь оттеснили его, и он отступал отраженный.

Так в это время они в ратоборстве жестоком трудились.

А Тлеполема, большого и славного сына Геракла,

Рок всемогущий столкнул с Сарпедоном, похожим на бога.

После того как, идя друг на друга, сошлись они близко,

Сын против внука сбирателя туч Олимпийца Зевеса,

Первый их них Тлеполем обратился со словом и молвил:

"О, Сарпедон, о, советник ликийцев, тебе, кто в сраженьи

Вовсе несведущ, какая нужда трепетать здесь от страха?

Лгут, говоря, что твой род от Эгидодержавного Зевса.

Ибо во много, по правде, ты тем уступаешь героям,

Что от Зевеса родились при предках, в минувшее время.

Вот какова, повествуют, была сила Геракла,

Вот мой каков был отец, непреклонный, со львиной душою:

Из-за коней богоравного Лаомедона прибывши

Только с шестью кораблями и малым количеством войска,

Весь Илион он разрушил, все улицы в нем обезлюдил.

Ты же душою труслив и ведешь свое войско на гибель.

Нет, не великую, думаю, помощь, принес ты троянцам

Тем, что пришел из Ликии, будь даже ты много сильнее.

Ныне же, мной укрощенный, пройдешь ты в ворота Аида.

И, возражая, сказал Сарпедон, полководец ликийский:

"Да, Тлеполем, тот воитель священную Трою разрушил,

Но по безумью бойца богоравного Лаомедона,

Кто порицал его словом жестоким за правое дело

И не вернул лошадей, для чего тот приплыл издалека.

Ты ж, говорю я, моим длиннотенным копьем усмиренный,

Смерть от руки моей примешь сегодня и черную гибель.

Мне ты дашь славу, а душу — Аиду, чьи лошади резвы".

Так говорил Сарпедон. Той порой Тлеполем поднял руку

С ясенным древком копья. В миг единый из рук полетели

Длинные копья обоих. И в шею попал, в середину,

Вождь Сарпедон — острие роковое насквозь пролетело.

Тотчас подземная ночь окутала очи героя.

А Тлеполем в свой черед Сарпедона копьем заостренным

В левое ранил бедро. Острие, бурно тело пронзивши,

Чуть не проникло до кости, — отцом он спасен был от смерти.

И Сарпедона, подобного богу, соратники други

Вынесли прочь из сраженья. Копье угнетало героя,

В прахе влачась вслед за ним. Не заметил никто, не подумав

Древко извлечь из бедра, торопясь, чтоб скорее поднялся

Он в колесницу свою. Так они суетились тревожно.

В свой же черед Тлеполема ахейцы в прекрасных доспехах

Вынесли прочь из толпы. То узрел Одиссей богоравный,

Муж, терпеливый душой, но и в нем загорелося сердце.

И, размышляя, герой колебался в желаньях и мыслях,

Что предпринять: устремиться ль за сыном гремящего Зевса,

Или побольше ликийцев дыханья лишить, умерщвляя.

Но не назначено было судьбой Одиссею — герою

Мощного сына Зевеса убить заостренною медью.

Против ликийских дружин его дух обратила Афина.

Там умертвил он Керана, Аластера с Хромием вместе,

Галлия, также Алкандра, Притания и Ноемона.

Много б еще умертвил Одиссей богоравный ликийцев,

Если бы скоро его не узрел шлемовеющий Гектор.

Тотчас к передним бойцам он прошел, светлой медью одетый,

Ужас данайцам неся. Сарпедон был обрадован сердцем,

Видя, как он устремился и слово печальное молвил:

"Не потерпи, Приамид, чтоб в добычу данайцам остался

Здесь я лежать. Заступись, а потом пусть дыхание жизни

В городе вашем прекрасном покинет меня, коль не должно

Мне возвратиться домой, в любезную отчую землю,

Чтобы жену дорогую и малого сына утешить".

Так он сказал. Не ответил ему шлемовеющий Гектор,

Но устремился вперед, весь охвачен желанием страстным

Рать аргивян отразить и у многих исторгнуть дыханье.

А Сарпедона, подобного богу, друзья посадили

Наземь, под дубом прекрасным Эгидодержавного Зевса.

Храбрый герой Пелагон, Сарпедона товарищ любезный,

С ясенным древком копье из бедра его вынул наружу.

В нем прекратилось дыханье и мрак над глазами разлился.

Вскоре ж очнулся он вновь. Дуновенье Борея промчалось

И оживило опять его грудь, что вздымалася тяжко.

Но перед богом Ареем и Гектором, в медь облаченным,

Не обернулись данайцы бежать к кораблям своим черным,

Так же не стали сражаться, а медленно вспять отступали,

Ибо средь войска троянцев заметили бога Арея.

Кто же был первый убит, кто последний лишен был доспехов

Гектором, сыном Приама, и медным Ареем жестоким?

Богоподобный Тевфрас и Орест, лошадей укротитель,

Славный метатель копья этолиянин Трэх, Ономаос,

Храбрый Гелен, сын Энопса и в поясе пестром Оресбий,

Кто, о сокровищах много заботясь, жил в городе Гиле,

Подле Кефисского озера; рядом же с ним обитали

Прочие все беотийцы — народ, процветавший богатством.

И увидала тогда белорукая Гера богиня,

Как аргивяне толпою в жестоком бою погибают;

Тотчас к Афине она обратилась со словом крылатым:

"Горе, могучая дочь Эгидодержавного Зевса!

Праздное дали мы слово тогда, обещав Менелаю

Что, Илион многолюдный разрушив, домой он вернется,

Если свирепствовать ныне позволим убийце Арею.

Дай же скорее и сами помыслим о грозной защите".

Молвила так. Синеокая ей покорилась Афина.

И, устремившись поспешно, богиня старейшая Гера,

Кроноса мощного дочь, снарядила коней златосбруйных.

Геба в то время кругом колесницы на ось из железа

Медных набросила два колеса. О восьми они спицах;

Обод у них золотой и нетленный; его покрывали

Медные шины, приставшие плотно и чудные видом;

Ступицы из серебра с обеих сторон закруглялись;

Кузов ремнями из золота и серебра прикреплялся,

А впереди вкруг сиденья шли вогнутых два полукружья.

Дышлом серебряным кузов кончался. К нему привязала

Геба ярмо золотое, прекрасное, также продела

Пышную сбрую, из золота всю. Подвела тогда Гера

Легких коней под ярмо — быстроногих и жаждущих брани.

Той же порой дочь Эгидодержавного Зевса Афина

Сбросила легкий покров у порога отца Олимпийца,

Пестрый, который сама она сшила, трудившись руками.

Панцирь Зевеса, сбирателя туч, она сверху надела

И облачилась в доспехи войны, причиняющей слезы.

Плечи покрыла богиня бахромистой Зевса Эгидой,

Страшной, которую ужас всегда и везде окружает:

В ней и Раздор, в ней Погоня, что кровь леденит, в ней и Сила,

В ней голова находилась Горгоны, чудовища злого,

Страшная, грозная, чудо Эгидодержавного Зевса.

После надела на голову шлем с четырьмя шишаками, —

Витязей ста городов этот шлем покрывал бы, —

И в колесницу из меди пылавшей поставила ноги.

Также копьем запаслась дочь родителя, славного силой,

Тяжким, большим, чтоб героев ряды укрощать им во гневе.

Гера коснулась бичем лошадей, и, скрипя, растворились

Сами собою ворота небес, — охраняют их Горы,

Те, чьим заботам доверен Олимп и великое небо,

Чтоб разверзать и смыкать над воротами темную тучу.

Этой дорогой послушных узде лошадей направляя,

Зевса они увидали, поодаль от прочих бессмертных

На многоверхом Олимпе, на крайней вершине сидящим

Там, удержав лошадей, белорукая Гера богиня

Так, вопрошая, сказала верховному Зевсу Крониду:

"Зевс, наш отец, ты ужели не гневен на бога Арея,

Кто, злодеянья творя, погубил столько славных ахейцев,

Несправедливо и злобно? Мне больно! Они ж беззаботно

Сердцем ликуют — Киприда и бог Аполлон сребролукий,

Сами того подстрекнувши безумца, кто правды не знает.

Зевс, наш отец! На меня ты рассердишься ль, если Арея

Прочь прогоню из сраженья, сперва поразив его тяжко?"

Ей отвечая, промолвил Зевес, облаков собиратель:

"Что ж, ополчи ты Афину, дающую в битвах добычу.

Больше привыкла она повергать его в тяжкие беды".

Молвил. Была не ослушной ему белорукая Гера.

Сильно хлестнула коней, и не против желанья помчались

Оба они меж землею и небом, звездами покрытым.

Сколько пространства вдали человек обнимает глазами,

Если сидит на скале и взирает на темное море, —

Столько скачком пролетали богинь звонконогие кони.

К Трое немедля примчались они и к обоим потокам,

К месту, где волны сливают Скамандр и быстрый Симоис.

Тут удержала коней белорукая Гера богиня,

Из колесницы отпрягши и облаком темным окутав.

Бог же Самоис для них приготовил амврозию в пищу.

Обе богини походкой на трепетных горлиц похожи,

В битву пошли, ибо сильно желали помочь аргивянам.

И подоспели туда, где храбрейшие мужи сплотились

Тесно вокруг Диомеда, коней укротителя резвых,

Видом подобные львам, пожирающим мясо сырое,

Иль кабанам разъяренным, чья мощь не легко укротима.

Став, закричала тогда белорукая Гера богиня,

Стентора образ принявши, бойца, медногласного мужа,

Кто пятьдесят голосов мог один покрывать своим криком:

"Стыд вам, аргивцы, ничтожные трусы, герои по виду!

Прежде, покуда в бою обращался Ахилл богоравный,

Трои сыны никогда вне дарданских ворот не являлись,

Ибо их сдерживал страх пред могучим копьем Ахиллеса.

Ныне ж, далеко от стен, близ глубоких судов они бьются!"

Так говоря, она в каждом отвагу и мощь возбудила.

К сыну Тидея меж тем устремилась Паллада Афина

И увидала героя вблизи от коней с колесницей.

Рану, Пандара стрелой нанесенную, там прохлаждал он.

Пот удручал Диомеда, струясь под ремнем, на котором

Щит округленный висел. Он ослаб и рука онемела,

Черную кровь утирал он, широкий ремень подымая.

И, ухватясь за ярмо колесницы, богиня сказала:

"Сына Тидей породил, на себя непохожего вовсе.

Ростом Тидей невелик был, зато ратоборец великий.

Даже в то время, когда воевать и бросаться в сраженье

Я не велела ему, — ибо он без дружины ахеян

Вестником в Фивы пришел, к многочисленным Кадма потомкам

(Я убеждала его пировать беззаботно в чертоге), —

Все ж, обладая тогда, как и прежде, отвагой могучей,

Вызвал он кадмовых юных детей, а потом в ратоборстве

Всех одолел без труда, — до того я ему помогала.

Перед тобой же я ныне стою и тебя охраняю,

И благосклонно велю, чтоб сражался ты против троянцев;

Но иль усталость от многих трудов твои члены сковала,

Иль малодушный объял тебя страх; после этого больше

Ты не потомок Тидея, Энеева храброго сына".

Ей отвечая, сказал Диомед, сын Тидея могучий:

"Знаю, богиня, тебя, дочь Эгидодержавного Зевса.

Вот отчего, не таясь, от души говорю тебе слово.

Нет, не объяли меня ни испуг малодушный, ни леность.

Но повеления помню, которые ты мне давала.

Против блаженных богов ты сама запретила сражаться,

Против всех прочих, — но если бы Зевсова дочь Афродита

В битву вмешалась, ее поразить острой медью велела.

Вот почему я и сам отступаю теперь, да и прочим

Всем повелел аргивянам здесь вместе со мною собраться.

Я увидал, что Арей управляет троянцами в битве".

И синеокая так отвечала богиня Афина:

"О, Диомед, сын Тидея, душе моей много любезный!

В деле ты этом не бойся Арея, ни также другого

В сонме бессмертных: такою тебе я помощницей буду.

Встань же и прямо держи на Арея коней быстроногих

И, поравнявшись, ударь! Путь Арей не страшит тебя бурный,

Этот неистовый бог, воплощенное зло, вероломный, —

Он, что уж некогда Гере и мне обещал, давши слово

Против троянцев сражаться, аргивским войскам помогая.

Ныне ж вращается вновь меж троянцами, тех позабывши".

Молвив, Сфенела она с колесницы столкнула,

За руку вниз совлекла: он и сам соскочил торопливо.

И в колесницу вошла, с Диомедом божественным рядом,

В бой порывалась богиня. Дубовая ось застонала

Громко под бременем страшным богини и славного мужа.

Вожжи и бич подобравши, богиня Паллада Афина

Цельнокопытных коней на Арея направила прямо.

Он обнажал той порой Перифанта, огромного ростом,

Лучшего из этолиян, Охезия славного сына.

Кровью покрытый Арей обнажал его; тотчас Афина

Шлемом Аида покрылась, чтоб стать для Арея незримой.

Лишь заприметил Арей мужегубец бойца Диомеда,

Как Перифанта, огромного ростом, лежащим оставил

Там, где его умертвил и дыханье из тела похитил,

Сам же пошел на Тидида, коней укротителя резвых.

И, наступая один на другого, сошлись они близко.

Тотчас Арей в Диомеда над конским ярмом и вожжами

Медным ударил копьем, порываясь исторгнуть дыханье.

Но, ухвативши рукой, синеокая быстро Афина

От колесницы отводит копье, устремленное тщетно.

В свой же черед Диомед, непреклонный в бою, замахнулся

Медным копьем. И Паллада Афина вонзила Арею

Медь заостренную в бок, где покрыт он был поясом, с краю;

Там его ранила метко и, нежную кожу порвавши,

Древко назад извлекла. Застонал бог Арей меднобронный,

Громко, как если б в сраженьи воскликнуло девять иль десять

Тысяч отважных мужей, приступающих к распре Арея.

Трепет объял в это время войска аргивян и троянцев,

Трепет и страх: так Арей застонал, ненасытный в сраженьях.

Как с набежавшею тучею воздух нам кажется мрачным,

В час, когда вследствие зноя поднимется ветер злотворный, —

Точно таким Диомеду, Тидееву сыну, казался

Медный Арей, уходя с облаками в пространное небо.

Быстро в жилище богов, на высокий Олимп он вознесся,

Подле Зевеса Кронида там сел, убиваясь душою,

И, указав на священную кровь, что из раны струилась,

Жалобным голосом молвил такое крылатое слово:

"Зевс, наш отец! Неужель не сердясь на злодейства взираешь?

Вечно мы, боги, должны выносить жесточайшие муки

Из-за взаимной вражды, если людям окажем услугу.

Все на тебя негодуем: бездушную дочь произвел ты,

Нам на погибель: всегда у нее на уме злодеянья.

Ибо все прочие мы, на Олимпе живущие боги,

Воле покорны твоей, и тобой укрощаем был каждый.

Только ее никогда не смирил ты ни словом, ни делом;

Сам подстрекаешь ее, дерзновенную дочь породивши.

Ныне она Диомеда, надменного сына Тидея,

Против бессмертных богов научила свирепствовать в битве.

Прежде Киприду богиню ударил он в руку близь кисти,

После с оружьем, как бог, на меня самого устремился.

Быстрые ноги меня унесли, а не то я бы долго

Муки терпел там еще, между кучами трупов ужасных,

Где я лежал бы живой, от ударов копья обессилев".

Молвил, взглянув исподлобья, Зевес, облаков собиратель:

"Рядом усевшись со мной, ты не жалуйся, бог вероломный!

Ты ненавистнейший мне из богов, на Олимпе живущих.

Вечно любезны тебе только распри, убийства да войны.

Матери нрав у тебя, необузданный и непокорный,

Геры, которую сам я с трудом укрощаю словами.

Думаю, всем этим злом ты ее же внушеньям обязан.

Все ж допустить не могу, чтобы ты еще долго томился.

Ибо твой род от меня, и ты матерью мне принесен был.

Если бы дерзким таким от другого родился ты бога,

Был бы низвергнут давно ты ниже потомков Урана".

Так произнесши, его исцелить повелел он Пеону.

Тотчас Пеон, посыпая лекарством, смягчающим боли,

Вылечил бога Арея, который не смертным родился.

Как от смоковницы сок, с молоком перемешанный белым,

Жидкость мгновенно сгущает, коль быстро вращать их, мешая:

Так исцелил он немедленно бурного бога Арея.

Геба омыла его и в прекрасное платье одела.

Радуясь славе своей, он воссел подле Зевса Кронида.

Вскоре тогда возвратились в чертоги великого Зевса

Гера Аргивская вместе с Афиной, заступницей в битвах,

Мужеубийцу Арея прогнавши из гибельной сечи.

Так предоставлен себе, грозный бой аргивян и троянцев

Вдоль по долине кипел. Разливалось сраженье повсюду;

Дроты, снабженные медью, носились от войска до войска

На протяжении между потоками струй Симоиса и Ксанфа.

Сын Теламона Аякс, защита ахейского войска,

Первый фалангу троянцев прорвал и, на радость дружине,

Мужа поверг, кто храбрейшим из всех почитался фракийцев —

Сына Евсора, могучего ростом бойца Акамаса.

Поверху шлема его густогривого первый ударил,

В лоб он оружье вонзил, глубоко Акамасу проникла

В голову острая медь — и тьма его очи покрыла.

Храбрый в бою Диомед умертвил вслед за этим Аксила,

Сына Тевераса: в Арисбе благоустроенной, жил он,

Благами жизни богатый, и людям был много любезен,

Ибо он всех принимал дружелюбно, живя близь дороги.

Но из гостей не явился никто и, вперед устремившись,

Не отклонил от него мрачной смерти. От рук Диомеда

Оба погибли — он сам и соратник любезный Калезий,

Правивший в битве конями: под землю сошли оба вместе.

Дреса убив и Офелта, пошел Эвриал на Эзипа

И на Педеса: наядою нимфою Абарбареей

Были они рождены беспорочному Вуколиону.

Вуколеон же был сын знаменитого Лаомедона,

Старший по возрасту: в свет родила его мать потаенно.

С нимфою он, пастухом находясь близь овец, сочетался

И зачала, и детей родила ему нимфа.

Их то отвагу смирил и расслабил прекрасные члены

Сын Мекистея и с плеч их совлек боевые доспехи.

Той же порой Полипит, храбрый в битвах, сразил Астиала;

Медным копьем Одиссей умертвил перкозийца Пидита.

Аретаон богоравный был Тевкром убит. В то же время

Нестора сын Антилох, поразил светлым дротом Аблера,

И Агамемнон, владыка мужей, предал смерти Элата,

Жившего в горном Педасе, вблизи берегов Сатниона,

Пышно текущей реки. Был задержан героем Леитом

С поля бежавший Филак, и Мелантий убит Эврипилом.

После того Менелай, храбрый в битвах, живым взял Адраста,

Ибо адрастовы кони, долиной несясь, испугались,

Куст мирмиковый задев и кривую разбив колесницу.

Дышла конец обломали они и долиной умчались

В город, куда и другие неслись устрашенные кони.

Сам же Адраст головою вперед с колесницы скатился,

В землю лицом, невдали от колес — и пред ним в то ж мгновенье

Царь появился Атрид, потрясая копьем длиннотенным.

И, обнимая колени, Адраст, умоляя, промолвил:

Жизнь подари мне, Атрид, и достойный получишь ты выкуп.

Много сокровищ лежит у богатых родителей дома:

Золота много и меди, чеканного много железа;

Выкуп бесценный отец от всего тебе даст добровольно,

Если узнает, что жив на ахейских судах обретаюсь".

Так он Атриду промолвил и сердце в груди его тронул.

И Менелай уж хотел поручить одному из дружины

К быстрым судам отвести его — вдруг Агамемнон

Встал перед ним, подбежавши, и так укоризненно молвил:

"Трус Менелай! Что так нежно заботишься ты о троянцах?

Благо великое что ль приключилось от них в твоем доме?

Пусть ни единый из них не избегнет погибели мрачной!

Все да погибнут от нашей руки. И младенец утробный

В лоне у матери — пусть не спасется и этот! Все вместе

Вне Илиона да сгинут они без следа, без могилы!"

Так говоря, изменил Агамемнон намеренье брата,

Ибо сказал ему должное. Тотчас героя Адраста

Прочь оттолкнул Менелай, и владыка мужей Агамемнон

В пах его ранил и навзничь во прах опрокинул и, вставши

Тяжкой пятою на грудь, вырвал ясенный дрот свой обратно.

Нестор меж тем побуждал аргивян, говоря громогласно:

"Други Данайцы! Герои! Служители бога Арея!

Вы на добычу теперь не кидайтесь никто и от прочих

Не отставайте! К судам, взявши много вещей, не спешите!

Но убивайте мужей. Мы успеем потом на досуге

С трупов недвижных совлечь боевые доспехи в долине".

Так он промолвил, во всех возбуждая отвагу и силу.

Тут бы троянская рать, пораженная слабостью духа,

Бросилась вверх в Илион от данайцев, любимых Ареем,

Если б Гелен, сын Приама, из птицегадателей первый,

Не обратился к Энею и Гектору с речью такою:

"Гектор! Эней! Больше всех о троянских мужах и ликийских

Должно заботиться вам — ибо вы в предприятии каждом

Лучше других и отвагою ратной, и мудрым советом.

Здесь становитесь и, стены кругом обходя, удержите

Перед воротами войско; не то, обратившися в бегство,

К женам в объятья они устремятся, врагам на потеху.

После ж того, как вдвоем все фаланги побудите к битве,

Мы с аргивянами, здесь оставаясь, продолжим сражаться,

Хоть и устали весьма, — но к тому нас нужда приневолит.

Ты же, о, Гектор, отправишься в город и, в дом наш пришедши

Матери скажешь моей и твоей, чтобы женщин почтенных

В храм синеокой Афины, в Акрополь, она пригласила.

Пусть она выберет прежде в чертоге своем покрывало,

То, что покажется ей всех дороже, красивей и больше,

И, отмкнувши ключом от священной обители двери,

Сложит его на колени прекрасноволосой Афины.

Также пускай даст богине обет принести ей во храме

В жертву двенадцать бычков годовалых, с ярмом незнакомых,

Если наш город и жен, и младенцев она пожалеет,

Если от Трои священной теперь отразит Диомеда,

Дикого воина, грозного силой, виновника страха.

Ибо скажу, изо всех аргивян он безмерно сильнейший:

Не трепетали мы так пред владыкой мужей Ахиллесом,

Хоть, говорят, он богиней рожден. Но и этот не меньшим

Гневом объят, и никто с ним по силе теперь не сравнится".

Так он промолвил, и Гектор в то время послушался брата.

Тотчас в доспехах войны с колесницы он спрыгнул,

Острым копьем потрясая, потом обошел все фаланги

И побуждая троянцев к войне, вызвал грозную сечу.

Вновь обратившись к врагам, они встретили войско ахейцев,

И аргивяне назад отступили, резню прекращая.

Им показалось, что с звездных небес кто-нибудь из бессмертных

В помощь к троянцам слетел: так отважно они обернулись.

Гектор меж тем громогласно взывал, ободряя троянцев:

"Храбрые воины Трои, союзников славное войско,

Будьте мужами, друзья, помышляйте о бранной отваге.

Я же иду в Илион и скажу там старейшинам Трои,

Мудрым советникам города, также скажу нашим женам,

Пусть умоляют богов, обещав принести гекатомбы".

Так говоря, к Илиону пошел шлемовеющий Гектор.

И об затылок его и пяты билась черная кожа,

Ровной каймой окружавшая выпуклый щит Приамида.

Тою порой сын Тидея и Главк, Гипполохом рожденный,

Вышли в средину меж войск, порываясь друг с другом сразиться

И, наступая один на другого, сошлись они близко.

Первый тогда Диомед, среди боя отважный, промолвил:

"Кто ты, поведай, о, воин бесстрашный? Кто либо из смертных?

Раньше тебя я не видел в бою, прославляющем мужа;

Ныне же ты всех других далеко превзошел по отваге,

Ибо копья моего длиннотенного смел дожидаться.

Горе отцам тех мужей, кто с моим повстречается гневом.

Если же ты кто-нибудь из бессмертных, спустившийся с неба,

Знай: с небожителем богом я в битву вступать не намерен.

Прожил недолгую жизнь могучий Ликург, сын Дриаса,

Он, кто бороться дерзал с богами, живущими в небе.

Некогда он разогнал воспитательниц буйного Вакха

По Низеону, священной горе. И они побросали

Тирсы на землю, бичуемы мужеубийцей Ликургом.

Вакх, убоясь, погрузился в морскую пучину,

Где устрашенного бога Фетида в объятьях укрыла,

Ибо он сильно дрожал, испугавшись угроз человека.

И рассердились на мужа легко живущие боги.

Зевс его сделал слепым, и недолго на свете он прожил,

Ибо он стал с этих пор всем бессмертным богам ненавистен.

Вот отчего не хочу я с богами блаженными биться.

Если же смертный ты муж и земные плоды поедаешь,

Ближе ступай, чтоб скорей угодил ты к погибели в сети".

И, отвечая, промолвил блистательный сын Гипполоха:

"Что о рожденьи моем вопрошаешь, сын храбрый Тидея!

Также как листья в лесу нарождаются смертные люди.

Ветер на землю срывает одни, между тем как другие

Лес, зеленея, приносит, едва лишь весна возвратится.

Так поколенья людей: эти живы, а те исчезают.

Если же хочешь, поведаю все, и да станет известным

Род наш тебе, как уж многим известен он людям доныне.

В Аргосе дальнем, богатом конями, есть город Эфира.

Жил там Сизиф, из людей самый хитрый, — Сизиф, сын Эола.

Сына родил он на свет, и название дал ему Главка.

Беллерофонт беспорочный у этого Главка родился,

Боги его красотой одарили и силой отрадной.

Только недоброе против него в своем сердце замыслил

Прет: из народа его он изгнал, — он, могуществом первый

Между аргивцев, под скипетр его подчиненных Зевесом.

Ибо Антея, с богинями равная Прета супруга,

Жаждала с Беллерофоонтом смешаться в любви потаенной,

Но соблазнить не могла: у него было доброе в мыслях.

С речью обманной тогда она к Прету царю обратилась

"Прет! Иль умри, иль убей ненавистного Беллерофонта:

Тайно желал он в любви сочетаться со мной, не желавшей".

Так она молвила; царь, как услышал, почувствовал ярость,

Но воздержался его умертвить, убоявшись душою.

Только в Ликию послал и недобрые дал ему знаки:

Много зловещих письмен на дощечке складной начертал он

И на погибель его приказал передать ее тестю.

Тот и отправился в путь, под охраной богов непреложной.

Вскоре в Ликию пришел, к берегам светлоструйного Ксанфа,

Где дружелюбно был принят владыкой обширной Ликии

Девять заклали быков, девять дней угощение длилось.

И на десятый лишь день, с появленьем зари розоперстой,

Царь стал расспрашивать гостя, нельзя ль ему знаки увидеть,

Все, что с собою принес он от Прета царя, его тестя.

И, получивши от гостя зловещее тестя посланье,

Прежде всего умертвить ему дал приказанье Химеру

Неодолимую, ведшую род от богов, не от смертных,

Спереди львицу, козу посредине, а сзади дракона, —

С гневною силой из уст изрыгавшую яркое пламя.

И умертвил он ее, полагаясь на знаменья неба.

После того победил он в бою знаменитых солимов:

То, говорил он, была в его жизни сильнейшая битва.

В-третьих, затем, умертвил он подобных мужам амазонок.

Царь, на возвратном пути его, новую хитрость устроил:

Воинов лучших по всей обширной Ликии избравши,

Царь поместил их в засаде; домой уж они не вернулись:

Всех умертвил до последнего Беллерофонт беспорочный.

Царь, наконец, в нем узнал благородную отрасль бессмертных,

В доме своем удержал и дочь свою дал ему в жены

И половину ему предоставил всех почестей царских.

Также участок земли и садами, и пашней богатый,

Больший, чем прочим, ему отвели во владенье ликийцы.

Трое детей родилось у могучего Беллерофонта:

Старший Изандр, затем Гипполох, также Лаодамия.

С Лаодамией в любви сочетался Зевес Промыслитель.

Равный богам Сарпедон меднобронный родился от Зевса.

Беллерофонт между тем стал бессмертным богам ненавистен.

И, одиноко живя, по Алейской долине скитался,

Скорбью снедаем в душе, избегая следов человека.

Сына его умертвил бог Арей, ненасытный в сраженьи,

Сына Изандра, вступившего в бой против славных солимов.

Дочь Артемида убила, кто правит златыми вожжами.

Я же рожден Гипполохом. Его я отцом называю.

В Трою меня он послал и великое дал наставленье:

Первенства всюду искать, возвышаться над всеми другими,

Рода отцов не бесчестить, по воинской доблести первых

Из обитавших в Эфире, а также в обширной Ликии.

Вот я рожденьем каков, вот какою горжусь родословной".

Так он сказал. Диомед, храбрый в битвах, почувствовал радость.

Рядом копье боевое воткнул он в кормилицу землю,

С речью медовой потом обратился к владыке народов:

"Истинно ты по отцу мне старинным приходишься гостем.

Встарь богоравный Эней угощал в своих царских чертогах,

На двадцать дней удержав, беспорочного Беллерофонта.

Оба друг другу они знаменитые дали гостинцы:

Пояс Эней подарил, изукрашенный пурпуром ярким.

Беллерофонт подарил двусторонний из золота кубок.

В доме своем я, сюда отправляясь, тот кубок оставил.

Я не припомню Тидея: младенцем меня он покинул

В городе Фивах в то время, как войско ахеян там гибло.

Вот почему я тебя угощать в Арголиде обязан,

Ты же в Ликии меня, если в эту страну я прибуду.

Здесь же в толпе избегать постараемся копий друг друга.

Мне остается немало троянских мужей и союзных,

Чтоб убивать, если бог их предаст и ногами настигну;

Столько ж ахеян тебе остается убить, если сможешь;

Дай поменяться оружьем; пусть знают и те и другие,

Что по отцам называться гостями гордимся мы оба".

Так говоря меж собою, они с лошадей соскочили,

За руки взялись потом, обещая взаимную верность.

Разум в то время похитил Зевес Олимпиец у Главка,

Ибо оружьем своим поменялся он с сыном Тидея,

Дал золотое и медное взял, сто быков дал за девять.

К Скейским воротам и к дубу в то время приблизился Гектор.

Жены троянцев и дочери вкруг Приамида бежали

И вопрошали о детях, о братьях, родных и супругах.

Он повелел им, немедля всем вместе собравшись, молиться

Вечным богам — оттого что над многими горе нависло.

Вскоре затем подошел он к прекрасному дому Приама,

К портикам, тесаным гладко. За ними же в самом чертоге

Шли пятьдесят, из блестящего мрамора, спальных покоев.

В этих покоях, один от другого построенных близко,

Подле законных супруг сыновья почивали Приама.

Для дочерей же с другой стороны во дворе находилось

Комнат двенадцать из гладкого мрамора, сверху покрытых.

В этих покоях, один от другого построенных близко,

Подле стыдливых супруг зятья почивали Приама.

Гектора добрая мать шла навстречу ему. К Лаодике,

Самой прекрасной из всех дочерей, она путь направляла.

За руки Гектора взяв, она слово такое сказала:

"Сын мой, зачем ты пришел и покинул жестокую битву?

Сильно вас, видно, теснят ненавистные дети ахеян

Битвой вкруг стен Илиона, — и сердце тебя побудило

В город войти, чтоб воздеть из Акрополя руки к Зевесу.

Но подожди, принесу я вина, — точно мед оно сладко;

Раньше Зевесу отцу и всем прочим богам возлиянье

Ты совершишь, а затем и сам насладишься, отведав,

Ибо вино укрепляет отвагу уставшего мужа,

Если устал он, как ты, защищая товарищей в битве".

Ей отвечая, сказал шлемовеющий Гектор великий:

"Нет, о, почтенная мать! Не давай мне вина, чтобы вовсе

Не обессилел я вдруг, не забыл про отвагу и крепость.

Так же Зевсу боюсь возлиянье свершить: неумыты

Руки мои. А тому, кто и кровью покрыт и землею,

Тучегонителю Зевсу молиться отнюдь не пристойно.

Ты же возьми благовонья и, женщин почтенных собравши,

В храм отправляйтесь к Афине, дающей в сраженьях добычу.

Также возьми покрывало, какое отыщешь в чертоге

Шире других и пышней, и дороже тебе между всеми

И положи на колени прекрасноволосой Афине.

Тут же обет соверши пред богиней предать ей во храме

В жертву двенадцать быков, годовалых, с ярмом незнакомых,

Если наш город и жен, и младенцев она пожалеет,

Если от Трои священной теперь отразит Диомеда,

Воина дикого, грозного силой, виновника страха.

Так отправляйся к Афине, дающей в сраженьях добычу,

Я же к Парису пойду и его призову, коль захочет

Слушаться слова. О, если б земля перед ним расступилась!

Ибо его воспитал Олимпиец на горе большое

Гражданам Трои, Приаму царю и всем детям Приама.

Если б я видел его нисходядщим в обитель Аида,

Я бы поверил, что дух мой о бедствиях тяжких забудет".

Так он сказал. И вернулась в дворец его мать и служанкам

Тотчас велела созвать всех по городу женщин почтенных.

Той же порою сама возвратилась в покой благовонный,

Где покрывала, узорами тканные, вместе лежали,

Жен сидонийских работа, которых Парис богоравный

Сам из Сидона привел, переплыв чрез широкое море,

Тем же путем, как Елену — жену, знаменитую родом.

Там покрывало одно в дар Афине избрала Гекуба;

Было оно по шитью всех красивей и больше размером,

Яркой горело звездой и лежало последним под всеми.

Из дому вышла она — и толпою за нею все жены.

Вскоре достигли они средь Акрополя храма Афины.

Двери им в храм отомкнула прекрасная видом Феана,

Дочь копьеносца Кисея, жена Антенора возницы;

Женщину эту троянцы поставили жрицей Афины.

С плачем все жены троянские руки воздели к богине,

А миловидная жрица Феана взяла покрывало,

Чтоб положить на колени Афине прекрасноволосой;

Зевса великого дочь призывала она, умоляя:

"Дивная в сонме богинь, о, защитница нашей твердыни,

Меч Диомеда сломай, Афина почтенная! Сделай,

Чтобы у Скейских ворот сам он в землю лицом повалился.

Тотчас двенадцать быков годовалых, с ярмом незнакомых,

В жертву тебе принесем здесь во храме твоем, если город,

Если троянских супруг, если малых детей пожалеешь".

Так призывала она, но Паллада Афина не вняла.

Так умоляли они дочь великого Зевса Кронида.

Гектор пошел между тем к Александру в чертог пышнозданный,

Им возведенный самим, но ему помогали другие

Лучшие мужи строители, жившие в Трое богатой.

Спальный покой возвели они, также чертог и ограду

Подле жилища Приама и Гектора в городе верхнем.

К этому дому направился Гектор, возлюбленный Зевсом.

Нес он в одиннадцать локтей копье, и сверкала на древке

Острая медь на конце, а кругом шло кольцо золотое.

Гектор Париса в чертоге застал разбиравшим доспехи

Пышные: щит он рассматривал, панцирь и луки кривые.

Тут же средь женщин-рабынь аргивянка Елена сидела

И надзирала, как те исполняли искусно работы.

Гектор, взглянув на него, стал корить его бранною речью:

"О, злополучный! В душе своей гнев ты питаешь некстати.

Гибнут войска, вкруг стены и высокой твердыни сражаясь,

А загорелась война и шум битвы раздался под Троей

Ради тебя — и ты сам укорял бы другого наверно,

Если б увидел кого покидающим грустную битву.

Встань же; быть может, наш город средь пламени скоро погибнет"

И, отвечая, ему Александр боговидный промолвил:

"Гектор! За то, что меня укорял ты не больше, чем должно,

Я отвечаю тебе. Ты ж внимателен будь и послушай.

Нет, не сердясь на троянцев и не из желания мести

В спальном покое сижу. Лишь печали хотел я предаться.

Но, убеждая меня своей ласковой речью, супруга

В бой посылает опять. И я сам полагаю, что лучше

В битву идти: переменчива к мужу бывает победа.

Ты подожди здесь, пока облекусь я в доспехи Арея.

Или ступай, за тобой я пойду и надеюсь настигнуть".

Молвил он так. Ничего не сказал шлемовеющий Гектор.

С речью медовой к нему обратилась в то время Елена:

"Деверь любезный! О, деверь бесстыдной жены и зловредной!

Пусть бы в тот день, как на свет меня только что мать породила,

Ветра жестокий порыв налетел и унес меня в горы,

Или понес по волнам в даль широко шумящего моря.

Волны б умчали меня, перед тем как все беды случились.

Но уже если послать эти бедствия боги решили,

Пусть хоть была б я супругою более храброго мужа,

Мужа, кто б чувствовать мог оскорбленья людей и укоры.

Этот же духом теперь не силен, да таким же наверно

Будет и впредь; он, надеюсь, плоды своей слабости вкусит.

Но посети нас покуда. Присядь на седалище это,

Деверь мой, ты, кто душой чаще прочих изведал усталость

Из-за меня же бесстыдницы, из-за вины Александра,

Все из-за нас, кого Зевс осудил на печальную участь —

В песнях расславленным быть и среди поколений грядущих".

И отвечал ей тогда шлемовеющий Гектор великий:

"Нет, и любя, не проси, чтобы сел я: меня не упросишь.

Сердце зовет уж меня, чтоб спешил я троянцам на помощь.

Сильно, должно быть, они обо мне, отлучившемся тужат.

Ты же его побуди, да и сам пусть торопится также;

Пусть он догонит меня, когда снова вне города буду.

В дом свой теперь я иду, чтобы там повидать домочадцев,

Также супругу свою дорогую и малого сына.

Ибо не знаю, приду ль к ним еще раз обратно из битвы,

Иль укротят меня боги под острым оружьем данайцев".

Так говоря ей в ответ, отошел шлемовеющий Гектор.

Вскоре за этим вступил он в покои с красивым убранством.

Но не застал во дворце белокурой жены Андромахи.

С милым ребенком она и прекрасно одетой служанкой

Вместе на башню взойдя, там стояла, стеная и плача.

И не заставши в дворце беспорочной жены своей, Гектор

Стал у порога и так, вопрошая, промолвил служанкам:

"Слушайте, слуги мои и в ответ мне поведайте правду:

Вы мне скажите, куда Андромаха пошла из чертога?

В дом ли золовок своих иль невесток прекрасно одетых,

В храм ли Афины пошла, где теперь и другие троянки?

Милости просят у грозной прекрасноволосой богини?

И отвечала ему домовитая ключница тотчас:

"Если велишь мне, о, Гектор, чтоб правду тебе я сказала,

Знай: не к золовкам она, не к невесткам прекрасно одетым,

Также пошла не во храм, где теперь и другие троянки

Милости просят у грозной прекрасноволосой богини.

Но к Илионской пошла она башне высокой, узнавши,

Что погибают троянцы, что сила ахейцев громадна.

По направленью к твердыне она, уподобясь безумной,

Быстро помчалась. Кормилица вслед понесла и ребенка".

Так она молвила. Гектор тогда из дворца устремился

Тем же путем, как пришел, средь красиво обстроенных улиц.

Только что, город пройдя, он приблизился к Скейским воротам —

Ибо чрез них проходить надлежало, чтоб выйти в долину, —

Тотчас навстречу к нему прибежала жена Андромаха,

Дочь Этиона — царя, одаренная щедрым приданым,

Дочь Этиона, кто жил подо Плаком, горою лесистой,

В Фивах Плакийских и правил народом мужей киликийцев.

Дочь-то его и взята меднопанцирным Гектором в жены.

Вскоре она подошла, и прислужница шла вместе с нею,

Нежное к сердцу прижавши дитя, еще вовсе малютку —

Гектора сына-любимца, что яркой звезде был подобен.

Имя Скамандрия дал ему Гектор, но Астианаксом

Звали другие, за то, что лишь Гектор защитник был Трои.

Он улыбался теперь, на младенца безмолвно взирая.

Но Андромаха в то время приблизилась, льющая слезы,

За руку мужа взяла и такое промолвила слово:

"О, дорогой! Твоя храбрость погубит тебя. И не жалко

Малого сына тебе, ни меня, горемычной, кто скоро

Станет вдовою твоей, ибо скоро ахейские мужи

Все на тебя нападут и убьют. А тебя потерявши,

Лучше мне в землю сойти. Не будет мне радостей больше,

Если ты смерти навстречу пойдешь. Впереди ожидает

Только печаль. Нет отца у меня, нет и материм милой.

Первым отца моего умертвил Ахиллес богоравный,

В день, когда взял в Киликии высоковоротные Фивы,

Город прекрасный разрушив. Но он, хоть убил Этиона,

Все же доспехов не снял, оттого что в душе убоялся.

Вместе с оружием светлым его он сожжению предал,

Сверху ж могилу насыпал. И вязы кругом посадили

Горные нимфы, Эгидодержавного дочери Зевса.

Семеро братьев родных оставалось со мною в чертоге.

Все в один день отошли они вместе в обитель Аида,

Всех умертвил их герой богоравный Ахилл сын Пелея.

Пасших стада криворогих быков и овец белорунных.

Мать же мою, что в стране у лесистого Плака царила,

Ту он сначала под Трою привел среди прочей добычи,

Вскоре ж ее отпустил, получивши бесчисленный выкуп.

В отческом доме стрелой Артемида ее поразила.

Гектор, теперь для меня ты отец, ты и мать дорогая,

Ты мой единственный брат и ты же супруг мой цветущий.

Сжалься над нами сегодня, останься на башне высокой,

Чтобы его сиротой, а меня не покинуть вдовою.

Войско меж тем размести невдали от смоковницы дикой,

Там где доступнее город, где легче на стену взобраться.

Трижды на приступ уже покушались храбрейшие мужи

Под предводительством Идоменея, обоих Аяксов,

И богоравных Атридов, и мощного сына Тидея.

Вещий какой прорицатель, быть может, открыл им то место,

Или же собственный дух устремил их туда и направил".

И отвечал ей на то шлемовеющий Гектор великий:

"Сам я, жена, этим всем озабочен. Но страшно б стыдился

Я благородных троян и троянок, влачащих одежды,

Если бы здесь вдалеке, точно трус, уклонялся от битвы.

Да и противится сердце мое, оттого что приучен

Доблестным быть я всегда и сражаться средь первых троянцев,

Громкую славу отца, также славу свою соблюдая.

Знаю в душе хорошо и предчувствую сам это сердцем:

Будет когда-либо день, и погибнет священнаяТроя,

Вместе погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Но не страшат меня столько страдания прочих троянцев,

Даже Гекубы самой и отца скиптроносца Приама,

Бедствия братьев родных, что большою толпой и отважной

Все же полягут во прах под руками мужей супостатов, —

Сколько твои, Андромаха. В тот день меднобронный ахеец,

Льющую слезы, тебя уведет и похитит свободу.

Будешь ты в Аргосе ткать, под надзором жены чужеземной,

Будешь там воду носить из Мессеиса иль Гипереи,

Нехотя сильно, но все же нужда роковая заставит.

Скажет тогда кто-нибудь, увидав тебя, льющую слезы:

Гектора это жена, кто из храбрых наездников Трои

Первым в сраженьях бывал, когда бились вкруг стен Илиона.

Скажет он так. Для тебя же то будет страданием новым

Вспомнить о муже, кто мог бы тебя от неволи избавить.

Пусть же я раньше умру и могильной покроюсь землею,

Чем я услышу твой плач и твое похищенье увижу".

Молвив, блистательный Гектор к ребенку простер свои руки.

С криком дитя отвернулось к кормилице, пышно одетой,

К сердцу прижалось, испугано видом отца дорогого.

Меди оно устрашилось и гребня из гривы косматой,

Что колебался так грозно повыше блестящего шлема.

И улыбнулись почтенная мать и любезный родитель.

Шлем с головы своей снял блистательный Гектор великий,

Ярко сверкавшую медь положил он на землю поспешно,

Милое обнял дитя, на руках покачал и, поднявши,

Молвил, взывая с молитвой к Зевесу и прочим бессмертным:

"Зевс и вы, прочие боги! О, дайте, чтоб сын мой любезный

Сделался мужем, как я: наилучшим средь войска троянцев;

Дайте, чтоб силой был славен и силой царил в Илионе.

Пусть говорят про него, когда будет с войны возвращаться:

"Многим он лучше отца". Пусть доспехи, залитые кровью,

Снимет с врага и приносит и радует матери сердце".

Молвив, дитя возвращает он на руки милой супруге.

Сына взяла Андромаха, прижала к груди благовонной

И улыбнулась сквозь слезы. И сжалился Гектор над нею,

Нежно погладил рукой и такое промолвил ей слово:

"Милая, в сердце своем обо мне не печалься так много.

Против судьбы человек не пошлет меня в область Аида,

А от судьбы, полагаю, никто из людей не спасется,

Ни боязливый, ни храбрый, коль скоро на свет он родился.

Лучше, вернувшись домой, ты займись-ка там собственным делом,

Прялкой и ткацким станком — и блюди, чтоб служанки свершали

Точно работы свои. О войне ж позаботятся мужи,

Все, кто живет в Илионе, а я — наиболее прочих".

Так произнесши, блистательный Гектор свой шлем густогривый

Поднял с земли, а жена дорогая направилась к дому,

Все озираясь назад, проливая обильные слезы.

Вскоре вернулась в чертог, знаменитый богатым убранством,

Гектора мужеубийцы, где встретила много служанок.

И подняла Андромаха меж ними меж всеми рыданье.

Так еще заживо Гектор в своем был оплакан чертоге,

Ибо не ждали они, что домой он вернется обратно

С поля сраженья, избегнув отваги и силы ахеян.

Не оставался меж тем и Парис в своем доме высоком.

Но, облачившись в доспехи войны, испещренные медью,

Быстро прошел через город, ногам доверяясь проворным.

Как застоявшийся конь, что ячменем из яслей раскормлен,

Привязь порвавши, бежит и копытами бьет по долине,

Мчится к реке светлоструйной, где вольный привык он купаться;

Силой гордясь, высоко подымает он голову, грива

Вьется с обеих сторон вокруг плеч, и, доверившись мощи,

Быстро несут его ноги к знакомым тем пастбищам конским:

Так и Парис Приамид, весь блистая оружьем, как солнце,

Радости полный, спускался с высокой твердыни Пергама.

Быстро несли его легкие ноги. И вскоре настиг он

Богоподобного брата, едва лишь тот место оставил,

Где незадолго пред этим беседовал с милой супругой.

Первый к нему обратился тогда Александр боговидный:

"Милый! Тебя задержал я, меж тем как торопишься сильно.

Медля, не в пору пришел я урочную, как повелел ты".

И, отвечая ему, так сказал шлемовеющий Гектор:

"Брат мой! Ничтожным тебя никто из людей справедливых

В деле войны не сочтет, оттого что ты сердцем отважен,

Но добровольно ты медлишь, трудиться не хочешь. Во мне же

Сердце болит, если слышу тебе от троянцев укоры,

Ибо усталости много они за тебя претерпели.

Только теперь поспешим. Мы все это загладим и после,

Если Зевес нам дозволит, на память о дне избавленья,

Чашу поставить в чертогах богам небожителям вечным,

Если от Трои прогоним ахеян в прекрасных доспехах".

Так говоря, из ворот устремился блистательный Гектор

Вместе с ним шел его брат Александр, и в душе своей оба

Сильным горели желаньем они воевать и сражаться.

Точно как если б Зевес ниспослал мореходцам желанный

Ветер попутный, когда уж они по волнам утомились

Гладкими веслами бить и усталость их члены сковала:

Так и троянским войскам показались желанными оба.

Вскоре Парис умерщвляет Менесфия, сына владыки

Ареифоя, рожденного в Арне от палиценосца

Ариефоя царя с волоокою Филомедузой.

Гектор затем поразил Эонея копьем заостренным

В шею, под медным загибом от шлема, и тело расслабил.

Главк же, дитя Гипполоха, ликийских мужей предводитель,

Дротом ударил в плечо Ифиноя, бойца Декеада,

В схватке жестокой, когда Ифиной на коней устремился.

Наземь он пал с колесницы, и члены его ослабели.

Тут синеокая их увидала богиня Паллада —

Войско ахейских мужей, погибавших в сражении грозном.

Тотчас спустилась она с Олимпийских высот, и помчалась

К Трое священной. И к ней Аполлон поспешает навстречу.

С выси Пергамской спускаясь: троянцам желал он победу.

Оба, навстречу ступая, сошлись они вместе у дуба.

Царь Аполлон, сын Зевеса, к ней первый тогда обратился:

"Так порываясь, зачем, о, дитя всемогущего Зевса,

Мчишься с Олимпа, каким побуждаема сильным желаньем?

Или на сторону греков изменчивый жребий победы

Хочешь склонить? Никогда не жалеешь ты гибнущих троян.

Только послушай меня, ибо так будет лучше гораздо.

Дай прекратим на сегодня войну и неистовства битвы.

После пускай они снова воюют, пока не добьются

Гибели стен Илионских, уж если вы так порешили,

Вечно живущие боги, чтоб этот разрушен был город".

И синеокая молвила слово богиня Паллада:

"Так, Дальновержец, да будет. Сама размышляя о том же,

Я ниспускалась с Олимпа к троянским войскам и ахейским.

Только поведай мне, как прекратить собираешься битву?"

И, отвечая, промолвил ей царь Аполлон, сын Зевеса:

"В Гекторе, славном вознице, великую храбрость пробудим.

Сделает вызов, быть может, тогда он данайским героям,

Не пожелает ли кто с ним один на один состязаться.

И, негодуя, быть может, ахеяне в медных доспехах

С Гектором богоподобным кого-либо вышлют сразиться".

Так он сказал. Синеокая с ним согласилась Афина.

Сын же любезный Приама, Гелен, угадал в своем сердце

Волю богов и все то, что угодно им было замыслить.

Он перед Гектором стал, подошедши, и слово промолвил:

"Гектор, Приама дитя, по мудрости равный Зевесу!

Ныне послушай меня, ибо братом тебе прихожусь я.

Ты повели, чтобы сели троянцы и все аргивяне.

Сам же из войска ахейцев храбрейшего вызови мужа,

Против тебя пусть один он сразится жестокою битвой.

Ныне тебе не судьба умереть и достигнуть кончины.

Голос о том я услышал богов, существующих вечно".

Так он сказал, и с великою радостью внял ему Гектор.

Выйдя вперед среди войск, удержал он фаланги троянцев,

Взявши копье посредине, и все они тотчас уселись.

Также Атрид Агамемнон ахейцам в прекрасных доспехах

Сесть повелел. И Афина, а с ней Аполлон сребролукий

Сели на дубе высоком Эгидодержавного бога,

Зевса отца, уподобясь по виду двум коршунам хищным,

Зрелищем войск наслаждаясь. Густые ряды их сидели,

Медью щитов округленных и копий, и шлемов щетинясь.

Точно как зыбь, что над морем струится, когда лишь недавно

Западный ветер поднялся, и волны от зыби темнеют, —

Так волновались в долине фаланги сидевших троянцев

И аргивян. Приамид между ними поднялся и молвил:

"Слушайте, Трои сыны и ахейцы в прекрасных доспехах!

Ныне я слово скажу вам, как сердце в груди повелело.

Клятвам союза свершиться верховный Кронид не дозволил.

Он, замышляя несчастья, обоим войскам предназначил

Биться, покуда иль наш крепкобашенный город возьмете,

Или погибнете сами вблизи кораблей мореходных,

Ибо собрались у вас все храбрейшие мужи Ахеи.

Ныне же тот, кого сердце со мной побуждает сражаться,

Пусть выступает вперед и с божественным Гектором бьется.

Так предложу я, и Зевс да свидетелем будет пред нами:

Если меня он убьет заостренною медью, доспехи

Пусть он с меня совлечет и к судам отнесет мореходным,

Труп же он должен вернуть, чтоб троянцы и жены троянцев

Дома, когда я умру, мое тело огню приобщили.

Если ж его я убью — Аполлон пусть дарует мне славу —

Снявши доспехи с него, в Илион отнесу я священный,

В храме повешу их там Аполлона царя Дальновержца.

Прах же отдам отнести к многогребным судам я ахейским,

Чтобы его погребли пышнокудрые дети Ахеян,

Чтобы насыпали холм перед Геллеспонтом обширным.

Скажет тогда кто-нибудь из людей в поколеньях грядущих,

На многовесельном судне по черному плавая понту:

— Вот надмогильный курган умершего древле героя.

Некогда, полного силы, убил его Гектор блестящий. —

Скажет он это, и слава моя никогда не погибнет".

Так он промолвил и все сохраняли молчанье, внимая,

Ибо стыдились отвергнуть, принять же боялись тот вызов.

Быстро поднялся тогда Менелай и промолвил им слово,

Всех упрекая обидно и сердце в нем тяжко стенало:

"Горе! Хвастливое племя, ахеянки вы, не ахейцы!

Ныне поистине будет страшнейшим для нас посрамленьем,

Если никто из данайцев не выступит с Гектором биться.

Лучше б совсем вы пропали, развеялись прахом и паром,

Вы, кто сидите здесь вместе, без сердца в груди и без славы!

Сам я оружье беру против Гектора. В небе высоком

Жребий сокрыт у богов, существующих вечно".

Так говоря, он облекся в доспехи прекрасные брани.

Тут бы тебе Менелай, под могучей рукой Приамида,

Жизни конец подоспел — так как был он гораздо сильнее,

Если б вожди аргивян не сдержали тебя, устремившись,

Если б тебя Агамемнон, владыка с обширною властью,

Не взял за правую руку и слова тебе не промолвил:

"Что, Менелай, ты безумствуешь, Зевса питомец? Безумьем

Ты не поможешь себе. Воздержись, хоть печалишься сердцем.

С мужем, сильнейшим тебя, сгоряча не желай состязаться,

С Гектором, сыном Приама: его и другие страшатся.

Сам Ахиллес — а тебя он гораздо отважней душою —

С ним трепетал повстречаться в жестоком бою мужегубном.

Но повинуйся и сядь, удалившись к отрядам дружины.

Вышлют другого бойца против Гектора дети ахеян.

Как Приамид ни бесстрашен и как ни желает сражаться,

Все же он с радостью, верю, колени согнет, коль вернется

Ныне из гибельной битвы, опасности страшной избегнув".

Так говоря, убедил Менелая герой Агамемнон,

Ибо советовал должное. Тот покорился. И тотчас

С плеч Менелая доспехи служители радостно сняли.

Нестор поднялся тогда средь ахейцев и слово промолвил:

"Горе! Великая скорбь, знать постигла ахейскую землю!

То-то бы старец наездник Пелей застонал теперь громко,

Мудрый советник дружин мирмидонских и славный вития,

Если б услышал, что все перед Гектором ныне трепещут,

Все аргивяне, чей род и потомство он, радуясь сердцем,

Некогда в доме своем узнавал от меня, вопрошая.

Руки к бессмертным богам он верно воздел, умоляя,

Чтобы из тела душа отлетела в обитель Аида.

Отче Зевес, Аполлон и Афина! О, если бы стал я

Моложе, как прежде, когда аркадийцы, метатели копий,

Встретив пилосцев вблизи Келадона, текущего быстро,

С ними сразились у вод Иардана, под башнями Феи.

Первым бойцом почитался Эревталион богоравный.

Ареифоя владыки носил он вкруг тела доспехи,

Дивного Ареифоя, по прозвищу Палиценосца.

Так его звали и мужи и пышноодетые жены,

Ибо не длинным копьем и не луком в бою подвизался,

Но булавою железной фаланги врагов сокрушал он.

Все же Ликург умертвил его, только лукавством, не силой:

В узком проходе настиг, где железною палицей гибель

Тот отклонить бы не мог. И Ликург, устремившийся первый,

Дротом пронзил его в грудь, и на землю свалился он навзничь.

Тот же доспехи совлек, подаренные медным Ареем.

Долго он сам их носил, уходя на работу Арея,

И наконец, когда дожил до старости в царском чертоге,

Отдал носить их соратнику другу Эревталиону.

Этот, доспехи надев, вызывать стал храбрейших героев.

Все трепетали; никто не решался вступить в состязанье.

Только меня устремило бесстрашное сердце сразиться

С дерзким бойцом, хоть и был я годами из всех наимладший.

С ним я сражался, и славой меня наградила Афина,

Ибо я мужа убил, кто сильнее меня был и выше.

Ростом громадный, он лег, по земле распростертый.

Если б я снова был молод, и прежняя сила вернулась,

Скоро дождался б тогда шлемовеющий Гектор сраженья.

Ныне ж хоть собраны вместе храбрейшие мужи Ахеи,

Не устремился никто добровольно, чтоб Гектора встретить".

Так порицал их старик. Поднялись тогда девять героев.

Первый восстал между ними владыка мужей Агамемнон;

Следом поднялся за ним Диомед, сын Тидея могучий;

После Аяксы поднялись, отваги стремительной полны;

Идоменей после них, также Идоменея товарищ

Встал Мерион, Эниалию, мужеубийце подобный.

Встали затем Эврипил, блистательный сын Эвемона,

Сын Андремона Фоас, да еще Одиссей богоравный.

Все они страстно желали с блистательным Гектором биться.

Снова тогда обратился к ним Нестор, наездник Геренский:

"Жребию нынче доверьтесь. Кого б он из вас ни назначил,

Будут равно ему рады ахейцы в прекрасных доспехах.

Сам же он в сердце своем будет рад лишь тогда, коль вернется

Ныне из гибельной битвы, опасности страшной избегнув".

Так он промолвил. И каждый немедля свой жребий наметил

И опустил его в шлем Агамемнона, сына Атрея.

Войско ж молилось вокруг, и к богам воздевались их руки.

Каждый в толпе говорил, на пространное небо взирая:

"Зевс, наш отец: иль Аякса назнач, или сына Тидея,

Иль самого повелителя златообильной Микены!"

Так говорили. И Нестор Геренский все жребии вскинул.

Выпал из шлема тот жребий, который был войску желанен —

Жребий Аякса. И вестник, его обнося по собранью,

Всем показал полководцам, от правой руки начиная.

Но, не признав своего, все вожди от него отказались.

Вскоре к тому подошел он, неся по собранию жребий,

Кто опустил его в шлем и отметил, Аякс многославный

Руку простер, и глашатай, став ближе, вручил ему жребий.

Он посмотрел и увидел отметину, радуясь сердцем,

Бросил на землю к ногам и, ко всем обращаясь, воскликнул:

"Жребий, друзья, это мой. Сам я сердцем обрадован. Верю,

Что одержу я победу над Гектором богоподобным.

Вы же скорее, пока я доспехи войны надеваю,

Все вознесите молитву к владыке Зевесу Крониду,

Но про себя, молчаливо, дабы не внимали троянцы,

Или хоть вслух, потому что отнюдь никого не боимся.

Силой меня против воли никто, пожелав, не прогонит,

Или военным лукавством. Не столь уже глупым, надеюсь,

Был и рожден, и воспитан на острове я Саламине".

Так он сказал. Все воззвали к владыке Зевесу Крониду.

Каждый из них говорил, на пространное небо взирая:

"Зевс, наш отец, величайший, славнейший, на Иде царящий!

Дай, чтоб досталась Аяксу победа и светлая слава!

Если ж и Гектора любишь, и он тебя также заботит,

То удели им обоим ты равную славу и доблесть".

Так говорили они. Той порою Аякс ополчился

В светлую медь. Все доспехи войны возложивши на тело,

Он устремился вперед, как ступает Арей исполинский,

Если вмешается в битву мужей, кого Зевс Олимпиец

Злобой, снедающей душу, побудит друг с другом сражаться.

Так устремился Аякс исполинский, защита ахейцев.

Грозно лицо улыбалось, меж тем как, шагая широко,

Ставил он ноги вперед, потрясая копьем длиннотенным.

Видя Аякса таким, аргивяне почуяли радость

И содрогнулись троянцы: по членам их дрожь пробежала.

Даже у Гектора сердце в груди застучало сильнее.

Но уж теперь он не мог убежать и, назад отступая,

Слиться с толпою друзей, ибо сам сделал вызов к сраженью.

Близко Аякс подошел и держал он огромный, как башня,

Медный свой щит семикожный, что Тихий, трудясь изготовил,

Лучший из шорников всех, обитающих в городе Гиле.

Он же ему изготовил блистательный щит семикожный,

Шкуры сняв с тучных волов, с восьмой оболочкой из меди.

Сын Теламона Аякс, держа этот щит перед грудью,

Близко от Гектора стал и, назвав его, слово промолвил:

"Гектор! Сражаясь один на один, ты изведаешь ныне,

Что за герои бойцы обретаются в строе данайцев,

Кроме Ахилла, рядов сокрушителя, львиного сердца.

Пусть он лежит на своих искривленных судах мореходных,

В сердце питая вражду к Агамемнону, пастырю войска.

Есть и меж нами другие, тебе чтобы выйти навстречу,

Даже не в малом числе, начинай же борьбу и сраженье".

И, отвечая, сказал шлемовеющий Гектор великий:

"Зевса питомец, Аякс Теламонид, племен предводитель,

Не искушай ты меня как младенца, лишенного силы,

Или как женщину в деле войны не искусную вовсе.

Ведаю сам хорошо и искусство войны и убийства.

Сам обращать я умею направо и также налево

Щит свой из кожи сухой, чтоб остаться в борьбе невредимым.

В битву умею бросать я своих кобылиц быстроногих,

Также умею плясать в честь Арея в бою рукопашном.

Как бы ты не был силен, я тебя поразить не хотел бы

Тайно, в засаде следя, но открыто, коль это удастся".

Так он сказал и, потрясши, копье длиннотенное бросил,

И поразил он Аякса в чудовищный щит семикожный,

Сверху по меди, служившей щиту оболочкой восьмою.

Крепкая медь через шесть оболочек прошла, разодрав их,

Но в оболочке седьмой задержалась. Вторым вслед за этим

Зевса питомец Аякс копье длиннотенное бросил.

И поразил Приамида он в щит, равномерно округлый.

Через блистательный щит копье тяжело пролетело.

И, через панцирь проникнув, отделанный с дивным искусством,

Прямо вдоль паха оно разодрало хитон Приамида.

Тот отклонился назад и погибели черной избегнул.

Оба исторгли обратно свои длиннотенные копья,

И налетели еще раз, подобные львам плотоядным

Или же двум кабанам, чья мощь не легко укротима.

Гектор копьем замахнулся и в щит посредине ударил.

Меди щита не пробив, острие у копья изогнулось.

После Аякс устремился и в щит поразил. И на вылет

Вышло копье через щит и назад оттолкнуло героя.

Медь оцарапала шею и черная кровь заструилась.

Не уклонился тогда от борьбы шлемовеющий Гектор,

Но отбежал и булыжник могучею поднял рукою,

Черный, большой, угловатый, лежащий пред ним среди поля,

И угодил им в Аяксов чудовищный щит семикожный,

В выпуклость, прямо в средину; вся медь на щите зазвенела.

В свой же черед Теламонид, взяв камень, значительно больший,

Бросил его, завертев и напрягши безмерную силу.

Щит посредине вогнул этот камень, огромный как жернов.

И поразил Приамида в колени; тот навзничь свалился,

Щит свой вплотную держа; Аполлон его на ноги поднял.

Тою порой на мечах они близко бы стали рубиться,

Не подойди к ним глашатаи, вестники Зевса и смертных, —

От меднобронных ахейцев один, а другой от троянцев,

Мудростью оба равно вдохновенны, Идей и Талфибий.

Скиптры они протянули промежду героев. И слово

Молвил глашатай Идей, многоопытный в мудрых советах:

"Полно, о, милые дети, еще враждовать и сражаться,

Ибо вас любит обоих Зевес, облаков собиратель.

Оба вы храбрые мужи; мы все это видим сегодня,

Но уже ночь настает. Хорошо покоряться и ночи".

И, отвечая ему, так промолвил Аякс Теламонид:

"Вы прикажите, Идей, чтобы Гектор сказал нам все это.

Сам на борьбу вызывал он храбрейших героев данайских.

Пусть начинает. А я покорюсь, если он подчинится".

И произнес ему так шлемовеющий Гектор великий:

"Славный Аякс, кому бог даровал и громадность, и силу

С мудростью вместе, копьем же владеешь всех лучше ахейцев,

Дай прекратим на сегодня вражду и жестокую битву.

После мы будем опять состязаться, пока не разлучит

Нас божество, одному из двоих даровавши победу.

Ночь наступает уже. Хорошо покоряться и ночи.

Сильно обрадуешь этим ты всех аргивян пред судами,

Больше всего же друзей и товарищей, если имеешь.

Также и я средь обширной столицы владыки Приама

Радость доставлю троянцам и пышно одетым троянкам,

Всем, кто молясь за меня, соберется в обители бога.

Ныне дарами богатыми дай поменяться друг с другом.

Пусть говорит о нас каждый ахеец и каждый троянец:

Бились они, разделяемы злобой, снедающей душу;

Связаны узами дружбы, они после битвы расстались".

Так говоря, Приамид подарил ему меч среброгвоздый,

Вместе подав и ножны, и ремень, что отрезан был гладко.

А Теламонид Аякс дал свой пояс пурпурно-блестящий.

После расстались они, и один удалился к ахейцам,

К войску троянцев — другой. И троянцев наполнила радость,

Видя, как Гектор подходит живым и здоровым,

Гнева Аякса избегнув и силы его не победной.

В город его повели, еле веря тому, что он спасся.

Тою порой аргивяне в прекрасных доспехах предстали

Пред Агамемноном дивным с Аяксом, победою гордым.

Только что все они вместе собрались в палатке Атрида,

В жертву заклал ради них он быка всемогущему Зевсу,

Взяв пятилетка самца, Агамемнон, владыка народов.

Кожу содрали с быка; приготовив, рассекли все тело

И вертелами пронзили, искусно разрезав на части.

После, прожарив заботливо, все от огня удалили.

Кончив труды, приготовили пир и за яства уселись,

И не нуждался никто в уделяемой поровну пище.

Длинной же частью хребтовой Аякса почтил в знак отличья

Славный герой Агамемнон, владыка с обширною властью.

После ж того, как они утолили и голод и жажду,

Нестор разумный совет раньше всех излагать стал пред ними,

Старец, которого мысль досель почиталась мудрейшей.

Благожелательно к ним обратившись, он слово промолвил:

"Славный Атрид и другие знатнейшие мужи ахеян!

Много меж нами погибло прекрасноволосых данайцев:

Неукротимый Арей близ реки светлоструйной Скамандра

Пролил их черную кровь, и в Аид ниспустились их души.

Вот почему удержать мы должны аргивян от сраженья

Завтра с зарей и собраться самим, чтоб свезти сюда трупы

На лошаках и волах. А потом предадим их сожженью

Недалеко от судов, чтобы кости родителей детям

Каждый доставил домой, если в отчую землю вернемся.

После того привезем из долины песку и воздвигнем

Общий курган близ костра, а с ним рядом высокие башни

Мы, торопясь, возведем, кораблям и себе на защиту.

В этих же башнях ворота, приладивши крепко, устроим,

Чтобы дорога чрез них оставалась удобной для конных.

А впереди мы поблизости ров прокопаем глубокий,

Чтобы троянцы на нас не обрушились битвой нежданно.

Он, окружая суда, остановит и пеших и конных".

Так он промолвил и все одобряли его полководцы.

Тою порою в Акрополе Трои, близь дома Приама,

Было собранье троянцев, ужасное, полное шума.

Начал тогда среди них говорить Антенор вдохновенный:

"Слушайте, мужи троянцы, дардане, союзное войско,

Чтобы я все вам поведал, как сердце в груди повелело.

Дайте немедля вернем аргивянку Елену Атридам,

С ней и богатства ее; ныне клятвы союза нарушив,

Мы продолжаем войну; никакого исхода полезней

Я не предвижу для нас, если так мы теперь не поступим".

Так он промолвил и сел, и тогда между ними поднялся,

Богоподобный Парис, муж прекрасноволосой Елены.

И, возражая ему, он крылатое слово промолвил:

"Речь, неугодную мне, Антенор, произнес ты пред нами.

Мог бы иные слова ты приличнее этих измыслить.

Если ж по истине ты это все нам обдуманно молвил,

Значит, рассудок в тебе погубили бессмертные боги.

Слово промолвлю и я знаменитым наездникам Трои.

Прямо в лицо им скажу: никогда не отдам я супруги.

Те же богатства ее, что из Аргоса в дом привезли мы,

Все я согласен вернуть и другие из дома прибавить".

Так он промолвил и сел. И тогда между ними поднялся

Старец Приам Дарданид, по мудрости равный бессмертным.

Доброжелательно к ним обратившись, он слово промолвил:

"Слушайте, мужи троянцы, дардане, союзное войско,

Чтобы я все вам поведал, как сердце в груди повелело.

В город идите теперь и за трапезу сядьте, как прежде.

После о страже ночной позаботьтесь и бдительны будьте.

Завтра с зарею Идей пусть идет к кораблям многоместным,

Чтобы Атрея сынам, Агамемнону и Менелаю,

Речь передать Александра, виновного распри возникшей.

Также пусть слово им скажет разумное, не согласятся ль

От многошумной войны отдохнуть, пока трупы сожженью

Не предадим. А потом будем снова сражаться, покуда

Нас божество не разлучит, кому-нибудь давши победу".

Так он сказал, и они подчинились, внимательно слушав.

Сели за трапезу все, разойдясь на отряды по стану.

А на рассвете Идей отошел к кораблям многоместным.

Там он застал аргивян, слуг Арея, в собраньи народном

Пред кораблем Агамемнона крайним. И, став посредине

Зычноголосый к ним вестник Идей обратился и молвил:

Дети Атрея и вы, о, первейшие мужи ахейцев,

Славный Приам повелел и другие старейшины Трои

(Пусть порученье мое вам покажется милым и сладким)

Речь передать вам Париса, виновника распри возникшей:

Ваши богатства, что он на своих кораблях углубленных

В Трою привез (о, зачем не погиб он задолго пред этим),

Все он согласен вернуть, и другие из дома прибавить.

Что ж до законной жены Менелая, покрытого славой,

Той он не хочет отдать, хоть его побуждали троянцы;

Также велели вам слово сказать: согласитесь, быть может,

От многошумной войны отдохнуть, чтобы трупы сожженью

Предали мы. А потом будем снова сражаться, покуда

Нас божество не разлучит, кому-нибудь давши победу".

Так он промолвил и все, присмиревши, хранили молчанье.

Вскоре им слово сказал Диомед, среди боя отважный:

"Ныне, конечно, никто да не примет богатств Александра,

Даже Елены самой. Очевидно теперь и младенцу,

Что над троянцами сети нависли погибели черной".

Молвил — и клик одобрения подняли дети ахейцев;

Все удивлялись словам Диомеда, возницы лихого.

И, обратившись к Идею, сказал Агамемнон владыка:

"Слово ахейцев, Идей, ты и сам, без сомнения, слышишь,

Как отвечают тебе. Их решенье и я одобряю.

Что же до мертвых, то я не противлюсь нисколько сожженью,

Ибо во всем, что умерших касается медлить не должно.

Тотчас за смертью вослед, их нужно огнем успокоить.

Клятвы мои да услышит муж Геры, Зевес Громовержец!"

Так он промолвил, свой жезл ко всем воздевая бессмертным,

И отошел к Илиону священному вестник обратно.

Там заседали в собраньи троянцы, потомки Дардана:

Вместе сойдясь, ожидали они возвращенья Идея.

Вскоре предстал он пред ними и, став посредине собранья,

Весть объявил. И, услышав, они снарядились поспешно:

В поле — одни, чтобы мертвых собрать, а другие — за лесом.

В свой же черед с многогребных судов устремились ахейцы:

В поле — одни, чтобы мертвых собрать, а другие — за лесом.

Солнце едва начинало за пашни отбрасывать отблеск,

Из глубины безмятежной широко-текущего моря

Вверх устремляясь на небо. И воины встретились в поле.

Там распознать было трудно им каждого мужа.

Прежде водой отмывали кровавые пятна с умерших,

Клали в повозки затем, проливая горячие слезы.

Но запретил им рыдать великий Приам. И в молчаньи

Трупы они на костер положили, терзаясь душою,

И на огне их сожгли и вернулись в священную Трою.

Также, с своей стороны, аргивяне в прекрасных доспехах

Трупы мужей на костер положили, терзаясь душою,

И на огне их сожгли и вернулись к судам изогнутым.

Раньше, чем вышла заря, еще среди сумерек ночи,

Встали, сойдясь у костра, все отборные мужи ахейцев.

Вскоре они привезли из долины песку и воздвигли

Общий курган близ костра, перед ним же устроили стену,

Также высокие башни, судам и себе на защиту.

Там же, немедля, воздвигли ворота, приладивши крепко,

Чтобы дорога чрез них оставалась удобной для конных.

А за стеною извне они ров прокопали глубокий,

Длинный весьма и широкий, и дно частоколом забили.

Так в это время трудился народ пышнокудрых ахейцев.

Боги меж тем восседали у Зевса отца Громовержца

И с удивленьем глядели на подвиг великий данайцев.

К ним обращаясь, сказал Посейдон, потрясающий землю:

"Зевс, неужель на земле беспредельной отыщется смертный,

Кто уважал бы отныне советы бессмертных и мудрость?

Разве не видишь, что пышноволосые дети ахейцев

Стену перед кораблями воздвигли и ров прокопали,

Но гекатомбою славной бессмертных богов не почтили?

Слава об этом пройдет далеко, где заря только светит,

И позабудут о том, как некогда я с Аполлоном

Лаомедону герою построили город, трудившись".

И, негодуя, ответил Зевес, облаков собиратель:

"Боги! О, что ты промолвил, земли колебатель могучий!

Пусть бы подобного дела боялся другой из бессмертных,

Кто и отвагой и силой тебе далеко уступает.

Слава твоя же повсюду живет, где заря только светит.

Но успокойся! Когда пышнокудрые дети ахейцев

Вместе с судами вернутся в любезную отчую землю,

Стену тогда уничтожь, погрузи их в глубокие волны,

После песками покрой побережье пространное моря,

Пусть они сгинут бесследно, высокие стены ахейцев!"

Так говорили они, обращаясь друг к другу со словом.

Солнце зашло между тем, и окончилось дело ахейцев.

После заклали быков и за трапезу сели в палатках.

Тою порою пристало к ним много судов из Лемноса,

Черным вином нагруженных: прислал их Эней, сын Язона,

Тот, кто рожден Гипсипилой от пастыря войска Язона.

Детям Атрея, царям Агамемнону и Менелаю,

Чистого тысячу мер подарил он вина дорогого,

А остальное вино пышнокудрые дети ахейцев

Все покупали, железом и яркою медью,

Шкурой быков и самими быками,

Или рабами-людьми. И, пир учредивши обильный,

Пышноволосые дети ахейцев всю ночь пировали

На кораблях, а троянцы и мужи союзники — в Трое.

Зевс Промыслитель всю ночь измышлял для них беды,

Страшно гремя с высоты. И бледный напал на них ужас.

Наземь из чаш они лили вино. И никто не решался

Ранее пить, чем Крониду царю не свершал возлиянья.

После легли они спать и вкусили отраду покоя.

В светлой одежде заря надо всей распростерлась землею.

Молнелюбивый Зевес той порою собранье бессмертных

На многоверхом Олимпе, на крайней вершине, устроил.

Сам он промолвил им слово и все ему боги внимали:

"Слушайте слово мое, все вы, боги, равно и богини,

Дабы я все вам поведал, как сердце в груди повелело.

Пусть ни одна из богинь, пусть никто из богов не дерзает

Речи моей прекословить, но вместе ей все покоритесь,

Чтобы скорее свершились дела, предрешенные мною.

Если кого из бессмертных увижу я вдаль уходящим

И помышляющим помощь троянцам подать иль ахейцам,

Мною позорно побитый сюда на Олимп он вернется.

Или, схвативши, низрину его я в темнеющий Тартар,

В ту глубочайшую пропасть, что скрыта вдали под землею,

Столько же ниже Аида, насколько земля ниже неба: